Выслушав печальное повествование израненных станичников, царев посланник одарил их горстью серебряных монет и вместе с Емельяном воротился в свой шатер.
– Плохо, очень плохо, – усаживаясь на скамью, которая служила князю и стулом, и столом одновременно, вновь посетовал атаман.
– Отрадного, конечно, мало, но не конец же света наступил, не мне тебе рассказывать, что на войне не обойтись без потерь, – ободряюще промолвил Новосильцев, удивленный столь глубокой скорбью казака.
– Ты, Дмитрий Михайлович, еще порядки наши плохо знаешь. Думаешь, ну потеряли два десятка бойцов, эка невидаль. Для тысячного войска убыль-то и впрямь невелика. Скверно то, что в первом же бою нам воинское счастье изменило. Станичники лишь удачливых вождей почитают, только за такими готовы в огонь и в воду идти. Никогда не думал, почему Княжич в свои двадцать лет стал известным всему Дону есаулом? А потому и стал, что, сколько ни водил казаков в бой, ни разу битым не был. Теперь на Ваньку вся надежда. Ежели он сгинет – заволнуются казаки, – с печальною усмешкой сказал Чуб.
– Похоже, кто-то шибко хитрый да в воинских делах изрядно сведущий нам гадит, – задумчиво продолжил он. В ответ на изумленный взгляд князя Дмитрия Емельян лишь руками развел: – А чему ты удивляешься? Со второго дня пути как медведя в берлоге обложили. Целые отряды вертятся возле полка, да не абы кто, а настоящие шляхетские рыцари. Это ж надо было умудриться, Ордынца в засаду заманить.
– Ты думаешь, поляков кто-то о нас предупредил?
– А чего тут думать, и так все ясно. Дела такие не вершатся в одночасье. Чтобы воинов надежных подобрать да пути-дороги разведать, немалое время требуется. Ты, князь, еще в станицу не пожаловал, а ляхам о твоих намерениях, наверняка, уже известно было. Да и не следят они за нами, так понятно, что к цареву войску идем. У них, видать, задача пакостями разными казачков в смятение привести, недовольство или даже бунт посеять, а может, и весь полк, как Федьку, в засаду заманить. Поляки шибко хитрые, с них и такое станется, – заверил атаман.
Речи Емельяна если не убедили Новосильцева, что измена стала на пути Хоперского полка еще до его рождения, то заставили крепко призадуматься.
– Может, Княжича искать пойдем? – растерянно взглянув на Чуба, предложил он.
– Чего его искать, коль жив, так сам заявится. Вот Федора с товарищами надобно прибрать, эти сами никогда уж не вернуться. Пойду, распоряжусь, – ответил тот, выходя из шатра.
В жизни место есть не только для печали, наверно, потому она и столь желанна. Не успел еще закрыться полог за спиною Емельяна, как в походную обитель Новосильцева вбежал Кондрат Резанец. Малость отдышавшись, он сообщил:
– Ванька возвращается!
По радостному выражению его лица князь сразу понял, что хорунжий оправдал их надежды. Сопровождаемый старшинами, Дмитрий Михайлович без промедления отправился встречать всеобщего любимца. Не пройдя и ста шагов, они увидели Княжичево воинство. Разобравшись по двое в ряд, бойцы знаменной полусотни пробирались сквозь толпу ликующих станичников. Возвращались все двадцать пять. Правда, один в предпоследнем ряду и оба в последнем не горделиво восседали на коне, сдержанным поклоном отвечая на приветствия братов, а лежали поперек седла, завернутые в шубы. Однако, как бы ни было, живыми или мертвыми – вернулись все. Не клевать черным птицам-воронам казачьих глаз.
В красавце воине, что ехал рядом с Княжичем, Емельян едва признал Ярославца, настолько тот преобразился. В собольей шапке, нарядном кунтуше и новых сапогах внешним обликом он мало уступал даже Ваньке. Углядев богатую Сашкину добычу, знающий казачьи нравы атаман уразумел – возвращаются с победой, и заслуги Александра в ней, видать, немалые.
Новосильцев с Сашкой не был знаком, поэтому его внимание привлек не ехавший плечом к плечу с Иваном витязь – захудалых в знаменной полусотне быть не должно, а привязанный к его седлу арканом человек. Слипшиеся от засохшей крови седые волосы и болтающаяся на шее петля красноречиво свидетельствовали о том, что он никто иной, как пленник.
При виде атамана, хорунжий дал знак остановиться, полупоклоном поприветствовал начальника и звонким, но, пожалуй, чересчур печальным для победителя голосом, поведал:
– Наказ твой выполнен. Ватага вражеских лазутчиков истреблена, пленник взят.
Кивнув на Сашку, Ванька громко, чтоб все слышали, добавил:
– Это Ярославец отличился, если бы не он, могли б с пустыми руками воротиться.
Как только Княжич спешился, Новосильцев заключил его в объятия:
– Молодец, Иван, мы уж было вовсе отчаялись. Федорто в засаду угодил. Только двое из тех, что с ним пошли, чудом уцелели.
Безрадостная весть не шибко удивила Ваньку.
– Я как чувствовал. Руку на прощание ему жму, а она холодная, словно у мертвеца. Получается, что знак мне свыше был, да я им пренебрег.
– Не казнись, нет твоей вины в погибели Ордынца, – ободряюще похлопал по плечу Ивана атаман.