Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Погодь, дай я сперва взгляну, как там она, – ворчливо осадил кого-то Лунь.

В горнице уже царил вечерний полумрак. Сообразив, что проспала она довольно долго и, видно, кто-то из гостей желает с ней проститься пред отъездом, Ирина позвала Андрюху:

– Входи, Андрей, чего, как мышь, скребешься возле двери.

Предположение оказалось верным. На пороге появился Лунь и с явной неприязнью сообщил:

– Там князь пришел, желаешь его видеть али нет?

– Что еще за князь? – изумилась атаманша, не поняв спросонок, о ком речь.

– Да Митька, пропади он пропадом со своей Коломной, – все так же злобно пояснил старик.

– Не кори, Андрюха, Трубецкого понапрасну, не надо в смерти Вани виноватого искать, его судьбою бог распорядился, видать, в небесной рати тоже есть потребность в славных воинах, вот господь к себе на службу и призвал Ивана Андреевича.

– Добре, коли так, – кивнул Андрей, затем уже миролюбивей вопросил: – Так что, впустить его?

– Впусти, конечно, князь ведь все-таки, к тому же наш приятель с Ваней давний, – ответила Арина.

Переступив порог, Трубецкой, стараясь не глядеть в глаза Ирине, смущенно вымолвил:

– Проститься вот зашел, а то ведь вряд ли в этой жизни еще свидимся.

– Ну, коль пришел, так проходи, присаживайся, – пригласила та.

Князь Дмитрий было двинулся к пустующему креслу, но хозяйка дома заступила ему путь и молча указала на – роскошную, украшенную рыбьим зубом скамью, что стояла у окна.

Не желает, чтобы я на месте Княжича сидел, догадался мудрый царедворец, садясь на давнее приобретение красавицы Еленки.

– Слыхала, казаки на Дон уходят, – сказал он, указав перстом на дверь. – Малый со своею голытьбой уже на завтра собирается уехать, а вслед за ним и молодые подадутся. Без Ивана им тут делать нечего. Как жить-то будешь, ведь совсем одна останешься.

– Не останусь. Слава богу, у меня Андрюха есть, да еще Сергей с Архипом – эти никогда меня не бросят, – возразила атаманша.

– Маловато их троих, пожалуй, будет, чтоб такую крепость содержать, – заметил Трубецкой и, наконец-то посмотрев в глаза Ирине, робко предложил: – Может, ты ко мне, в Москву переберешься?

Приметив его робость, почти такую же, с какою князь допрашивал ее в кремле, когда она пришла туда искать Ивана, женщина невольно улыбнулась.

– Зачем я тебе, Митя. Али девки молодые на Москве перевелись, что на меня, старуху, заришься.

– Да нет, девок там вполне хватает, а вот смышленых, преданных друзей днем с огнем не сыщешь, – усмехнулся в свою очередь князь Дмитрий. – Ты ж умница и нрав имеешь твердый, могла б мне помогать, мы вдвоем такого понаделаем…

– Пустое говоришь, – прервала его Ирина. – Уж если смолоду меж нами ничего не получилось, то нечего под старость лет людей смешить.

Немного помолчав, она добавила, отрешенно глядя в темное окно:

– Ты спрашивал, как буду жить, так жить я, Митенька, уже не буду, жизнь моя со смертью Вани кончилась, теперь одно осталось – доживать да дожидаться сыновей. Пускай они решают, как с именьем поступить.

Осознавши всю нелепость своего предложения, Трубецкой поднялся со скамьи.

– Ну, стало быть, прощай, и уж прости, что так с Иваном получилось.

В ответ на покаяние князя Дмитрия Арина даже головы не повернула, лишь зябко повела плечами. Трубецкой шагнул к двери, однако тут же оглянулся и спросил:

– Может быть, хоть ты мне пояснишь, почему все Княжича любили?

– Да нет, не все, врагов у мужа моего немало было, но и они Ивана уважали, – наконец взглянув на Трубецкого, язвительно сказала атаманша. – А уважали потому, что он был вольным, как никто иной.

– Ну я тоже не холоп, – обиженно напомнил Дмитрий Тимофеевич о своем княжеском происхождении.

– Ты волю со свободою не путай, – уже по-доброму продолжила Ирина, тут же пояснив: – Всяк, у кого руки не в цепях да шея не в колодке, себя свободным вправе почитать, но воля, Митенька, совсем иное. Воля – это состояние души, это ее свобода.

– Мудрено говоришь, – искренне изумился Трубецкой.

– Чего же тут мудрого. Ты вот службу царскую всем сердцем ненавидишь, и тем не менее служишь, а Ваня мог любому государю отказать, он лишь царю небесному служил, за то его и уважали.

Дмитрий Тимофеевич не стал с ней спорить, он лишь криво улыбнулся, подумав про себя: «А не эта самая ли воля до погибели Ивана довела. Возомнил себя чуть ли не господом богом, всех спасти хотел, даже Заруцкого с его Маринкойсучкой, вот и получил от злыдней пулю в спину. Нет, добро творить теперь с оглядкой надо, озверел народ за время лихолетья. Что ни дай и сколь ни дай – все едино недовольны, да еще и в глотку благодетелю вцепиться норовят за то, что мало дал. Какая уж тут воля, с нас свободы предостаточно, а до воли мы еще не доросли, рылом до нее не вышли».

Уже стоя у двери, князь Дмитрий снова оглянулся и сказал, печально глядя на Ирину:

– Прощай, но знай – ворота дома моего перед тобой всегда открыты.

– Спасибо, Митя, а теперь ступай, не до тебя мне ныне, – услышал он в ответ.

24