Проклятый (СИ)

На утренней заре дозорные увидели приближение армады степняков вперемежку с закованными в доспехи рыцарями запада. По мере приближения этих сил войско демоника перестраивалось в боевой порядок, готовилось к последней схватке. Оборотень почувствовал сгущение сил, легкие разряды – маги противников собирали силы для сокрушительного удара.

- Ну-ну, отец, ты забыл против кого их выставляешь. Я ведь своих сил до конца не истратил!

Огненный вал взвеял с земли мелкие камешки и песчинки, раскалил добела и метнулся в воинство степняков. Пламенеющая лавина вихрем пронеслась по их нестройным рядам, срезая плоть, до костей. Несколько мгновений и от колдунов, что опрометчиво вышли вперёд, ничего не осталось, а вал понёсся дальше, хоть и ослабевший, но всё ещё разрушительный. Криков боли не раздалось – люди просто не успели её почувствовать. Слишком быстро и слишком смертоносно. Половину воинства как корова языком слизала, но все силы оборотня ушли на этот удар, а пятеро на одного, без клинка душ, всё же слишком много чтобы в живых остался хотя бы Волчонок.

- Волчонок! Димитрий! Оксана! Я приказываю вам отправиться к Владимиру и просить помощи!

- Нет Бэр! – взбунтовался юноша – пошли другого, я буду сражаться рядом с тобой!

- ЭТО ПРИКАЗ! Не обсуждать! Или я свой рукой снесу тебе голову!

- Я знаю, почему ты это делаешь. – мальчишка порывисто обнял наставника, отстранился и исчез в стройных рядах воинства.

- А мы будем умирать. – Бэр выпростал руку с секирой, прошептал, глядя в глаза резному лику смерти. – Последний бой, моя вечная спутница. – из-за спины с шипением выскользнул меч…

Эпилог

Высохшие старческие пальцы перебирали струны выцветших от времени гуслей, а надтреснутый голос нараспев рассказывал кощун ватаге мальчишек, внимающих кощуннику с разинутыми ртами. По тесной, просевшей от времени избе разносились слова, вещающие о делах минувших и великих:

- Гой вы, предки наши, деды-прадеды.

Возродитеся в потомках своих,

Дабы вновь пролить кровь за Русь-Матушку.

Гой ты, Мать – Сыра земля,

Ты даруй детям своим необоримую силу твою.

Гой ты, Ветер – небесный певец,

Ты даруй нам скорость и упорство твоё.

Гой ты, Вода – жизни ключ,

Ты даруй нам терпение твоё.

Гой ты, Огонь – священный пламень,

Ты возгорись в сердцах наших,

Солнечной кровью Рода-прародителя.

Рванул тута Бэр – земли русской сын и заступник

Белу грудь свою, обнажил сердце пылающее.

И преисполнилось войско его силушкой немереной.

И воспылали сердца их храбростью неизмеримой.

И кинулись они ровно ястребы-соколы

Кинулись на стаю воронья поганого.

Деды-прадеды в них возродилися,

Предки-богатыри в их крови пробудилися.

А сердца молодые горячие

Каплей крови Рода возгорелися.

Земля силушкой их питает.

Ветер скоростью наделяет.

А и терпят раны они бесчисленные ужасные

Как вода – нашей жизни основа.

А и отдают они жизни свои за Русь-матушку,

За стариков, да за детушек малых.

Всю свою силушку, богам равную

Отдал на мольбу сию Бэр-заступничек.

А и взял он секиру острую,

А и кинулся на орду басурманскую.

Да не снёс не срубил ни единой головушки.

Смертушка девкой тёмною,

Девкой тёмною-безкосою к нему подкралася.

Ножичек булатный, Чернобогом сотворённый,

В сердце пылающее вонзила.

Не сказал ничего добрый молодец,

Лишь улыбка губы его тронула.

И умер он в сей же миг.

А девка-то, как злодейство чёрное сотворила,

Так на глазах верных воинов его

Прямо в воздухе растворилась.

А кровушка-то из раны льётся-хлещется, не останавливается.

Да не чёрная злодейская, какой раньше была,

А кровушка алая.

Да и вбирает её русская земля

И преисполняется силушкой великою животворную.

Все полегли там богатыри молодые,

Жизнь свою отдали за Русь-матушку,

За народ славянский без сожаления.

И содеяли подвиг великий –

Обескровили-отбросили орду басурманскую.

Не оставила их тела земля русская на поругание,

Воронью да зверью дикому.

Приняла-поглотила тела их во чрево своё,

А там, где лежали богатыри русские, цветы выросли.

Цветы дивные, невиданные.

Не трогает их ни зверь, ни птица.

И место то теперь заповедное.

А на Бэра-то могилушке проросла плакун-трава.

И расцвела цветом красоты неписаной.

Расцвела единый раз за все века, что знают её.

Те, кто видел пересказать не могут,

Нет ещё слов таких.

Только говорили, будто роса на её цветах ровно слёзы,

И солёная роса эта.

Старый кощунник отодвинул гусли, и улыбнулся пятерке мальчишек беззубым ртом.

- Былина эта забыта давно, под запретом суровым она. Служители новой веры запретили, так что сейчас о Бэре никто не помнит. Никому не пересказывайте, что передал вам её.

На пороге избы застучали подкованные сапоги, мощный удар снёс дверь с петель вместе с засовом. В избу ворвались четверо закованных в железо мужчин, тут же направили обнажённые клинки на старика и мальчишек. Следом за ними вошёл монах, посверкивая золотой змейкой на пальце.

- Старик, ты ведь знаешь запрет.

- Правду не убьете, слуги Чернобога!