Проклятый трон

Номер состоял из двух раздельных спален с примыкающими к ним удобствами, гостиной с массивным камином и столовой зоной, маленького кабинета – если вдруг дорогим постояльцам взбредет в голову поработать – и сауны с небольшим бассейном. Я, снимая лыжный костюм и оглядывая великолепную спальню – каким образом, интересно, доставляют на склоны эти огромные кровати? Или стекла на высокие окна? – задумалась вдруг, как легко восприняла переход от нищеты к роскоши. Как быстро я перестала считать деньги, как спокойно отношусь к тому, что даже не знаю, сколько заплатил Март за сутки аренды этих апартаментов, хотя и подозреваю, что наша семья могла бы существовать на эту сумму не один месяц.

Помнится, лет в пятнадцать за семейным обедом я спросила маму, почему мы живем так богато и почему не можем отдать часть денег тем детям, которых я видела в школе, – они одевались бедно, и никто не возил их на машинах. И Полина меня поддержала, и Вася. А вот Ангелина смотрела немного с превосходством – она-то уже закончила университет на тот момент. И сейчас, когда я набирала огромную, сделанную из прозрачного закаленного стекла с серебряным плетением внутри ванну, этот разговор вдруг всплыл в памяти так, будто случился совсем недавно.

– Маришка, – мама улыбнулась, – не нужно стыдиться денег, больших или маленьких, если они заработаны честно. Наши деньги и финансы государства никак не смешаны, доходы приносят поместья и предприятия семьи, и ни одно из них не получено бесплатно или нечестно. Ты лично, если захочешь, можешь по достижении совершеннолетия потратить свой капитал на благотворительность, но это в конечном итоге ничего не даст и не улучшит жизнь людей. Да, ты поможешь единицам, может, сотням, и ты знаешь, что у нас работают благотворительные королевские столовые и прочие учреждения. Но это не дает развития, это только милосердие.

– Разве милосердие – это плохо? – упрямо и возмущенно спросила я. Мне тогда казалось, что мир несправедлив, а я и моя семья виноваты в том, что у нас так много денег.

Мама вздохнула и терпеливо продолжила:

– Милосердие хорошо и нужно в том случае, если человек болен или немощен, дочка. Тогда это благое дело. В остальных случаях оно вредно. Если ты будешь покупать своим одноклассницам одежду, ты лишишь их стимула получить хорошее образование, чтобы заработать на нее. И что они будут делать, когда ты перестанешь им помогать? Без умений, без знаний, с уверенностью, что им должен кто-то помочь, кто угодно, кроме них самих? Ты сейчас мыслишь как простой человек.

Она оглядела нас и очень серьезно произнесла:

– Никогда не забывайте, что вы из семьи Рудлог. Красным нам дана власть, но дана и ответственность перед предками и потомками, ответственность за эту страну и за наш род. Что бы ни случилось в стране, девочки, за все это в конечном итоге ответственны только мы. Мы гаранты того, что каждый человек, если захочет, сможет реализовать себя. И того, что государство будет развиваться без потрясений и катастроф.

– Мама, – перебила ее Полли, – но разве такое разделение на бедных и богатых справедливо?

Она тоже всегда была идеалисткой. До переворота, конечно. Хотя… как раз Пол осталась идеалисткой и после.

– Так устроен мир, дорогая, – ласково сказала ей мама, – и так уж получилось, что ты родилась в семье, старше и знатнее которой нет. Нет абсолютной справедливости для всех. И государство не может быть идеально, потому что я не идеальна. Но я стараюсь. Стараюсь достичь справедливости. Именно поэтому у нас даже самый бедный человек имеет возможность получить достойное и бесплатное образование и потом найти работу, а не сидеть на социальном пособии. И он будет платить налоги, которые пойдут на образование другим людям. И он должен четко знать, что через какое-то время честной работы его благосостояние улучшится.

– Все понятно, – важным тоненьким голосом сказала семилетняя Алина, и мы все посмотрели на нее и захихикали.

Мама воспользовалась передышкой, чтобы глотнуть чаю, и продолжила свою импровизированную лекцию. У нас часто бывало такое – семейные посиделки переходили в передачу опыта. И теперь я понимала, что она старалась все упростить, насколько это было возможно, чтобы мы поняли. Все, кроме трехлетней Каролиши, которая в тот момент ковыряла омлет.