Прокол (сборник)

Идет! Я вспрыгиваю на края яслей, нагибаюсь и хватаю тыловую часть теленка. Еле удается чуть оторвать ее от земли. Сударыня сразу засовывает под нее рычаг. Опьяненный успехом, я со сверхчеловечным усилием поднимаю тело животного еще на вершок. Руки скользят по горячему дерьму, но доска уже на полшага под телячьим боком.

Что с этим делать?

Спрыгиваю с яслей и изо всей силы давлю вниз свободный конец доски. Телячий зад поднимается до самого края яслей. А дальше? Старая женщина не поможет ничем. Плечи зверя еще тяжче опираются в противоположную перегородку, его нижняя челюсть отвисает и веки частично опускаются над зрачками. Свободные концы ног начинают слабо трястись.

— О боже! Вот и конец! — хозяйка издает стон и принимается хаотично цапать за плечи животного. — Может, попробуете все-таки поднять перед? — Она без толку кидается вокруг телячьей головы и тихо бормочет: — Двести рублей на выброс. Отче наш! Двести рублей!

Я отпускаю конец доски, и зад теленка тяжело опускается обратно. Лишь сейчас я осознаю смысл своей высокой миссии. Как бы подобало послать бабу на хрен столовый.

А теленка куда послать?

Тусклые глаза бесстрастно смотрят мимо меня, но ноги еще дергаются…

Выскакиваю наружу. Дальше, за хлевом, какой-то сарай. Типа амбара или тому подобное. Tам в преддверии стоит плаха с топором. Мчусь как бешеный. Хватаю топор и — слету обратно в хлев. Заскакиваю на борты яслей и за секунду выбиваю верхнюю доску перегородки. Остаются еще три, но те нельзя выбить. К ним во всю ширину прилегает зад теленка.

Между краями досок продольных стен — просветы. Засовываю туда топор и ломаю. Доска отскакивает от перегородки, и вместе с ней гвозди выныривают из волокнистой плоти поперечной доски, освободив ее конец. Я руками отгибаю досочку от телячьего зада. Следующая…

Спускаюсь в ясли, беру теленка за ляжки, поднимаю над последней поперечной доской и тащу назад. Массивная туша чуть поддается. Тащу еще и еще. Перегнутая шея животного чуть выпрямляется, и сквозь губы полуживого создания прорывается хрипящий вдох. Вот его плечи уже настолько отодвинуты от противоположной перегородки, что в пробел можно просунуть ладонь. Подпрыгиваю к голове животного, подсовываю руки под него и поднимаю.

— Доску! — я шиплю. От напряжения прорывается некрасивый звук. Похоже, спина разорвется вдребезги.

Старуха, не медля, подсовывает доску теленку под плечи. Дальше уже пойдет…

Обессиленный тeленок распластался на подстилке. Бок уже вздымается, и через вываленный язык свистит прерывистое дыхание. Глаза кажутся чуть живее. Он бортыхается передними ногами в попытках встать.

И мое дыхание свистит.

Подхожу к измученной скотинке и пытаюсь поставить ее на ноги. Ничего у нас вдвоем не выходит.

— Да пусть лежит! — слышу старушечий голос. — Tеперь уже поправится.

Во внезапном раздражении поворачиваюсь. Может — сказать? Но морщинистое лицо излучает такую покорность, что мои слова застывают за губой.

— Спасибо, молодой человек… О боже, счастливое какое совпадение! Как вы здесь оказались?! Я… Право, не знаю, как отблагодарить…

Настает идиотская тишина. Она понятия не имеет, что со мной делать. Я горожанишко — очевидно, из другого мира. Из тех, кто может не знать, что на деревне с прохожим здороваются.

Пугаюсь, что баба предложит деньги.

— Никак, спасибо! Если б вы рассказали, как пройти в Счастливое, я был бы счастлив надолго.

Через минуту я это уже знаю. Старуха, в свою очередь, знает, что у нас там такое пивопитие на природе.

— Подожди, сынок! — она возвращается к фамильярному обращению, примененному уже в момент первого расплоха. — Я счас… Мигом что-то принесу…

— Не надо! Не надо ничего! — я окликиваю, но старуха уже рысью вылетела из хлева. — Я ни на секунду не помогал вам! — еще добавляю по инерции. Никто меня уже не слушает. Быть может, так и лучше.

Беру топор и лениво сбиваю обратно развороченные ясли. Tогда снимаю халат. Рукава рубашки до локтей испачканы. Штаны до колен — такие же. Даже воротник жидким говном освящен. Похороны лета у меня начнутся с переодевания и замачивания белья.

Двести рублей уже встали и, спотыкаясь, гарцуют по подстилке. Все благополучно завершено. Я стал здесь лишним.

Выхожу из хлева на солнышко и закручиваю рукава до плеч. Не хочется, чтоб старуха еще бесполезно хлопотала о моих ухрюканных (или умыченных, как не смейся) тряпках. Заворачиваю дерьмо в рукава и пру в указанное направление.

— Сынок! Сынок! Подожди! — слышу зов и хмуро оглядываюсь. Если она предложит деньги, точно…

— Сынок, — баба, задохнувшись, подбегает. — На, бери! Ветчинка. Своя свинка. Сама коптила. Tочно к пиву!

В иссохшей руке шатается ломоть копченой свинины с коричневой сочной шкуркой. Tакую можно при смерти жевать не унимаясь!

Конечно, старухе сделка удалась. Двести рублей уж это не ст'oит. Пятерочку. Не послать ли ее на три буквы?

Протягиваю руку, беру кусок мяса и улыбаюсь.

— Спасибо…

Да пусть! Сударыня ведь действительно считает, что я был добр к ней.