Проконсул Кавказа

– Так давай его сюда! – приказал Ермолов.

– Да к чему он вам, француз-то? Он, ваше благородие, говорит по-тарабарски, ничего не поймешь! – махнул рукой канонир.

Привели пленного. От него Ермолов узнал о ночном движении Мюрата.

На другой день после успешного боя отряд Милорадовича оторвался от изрядно потрепанных головных колонн неприятеля и скоро нагнал главные силы. Русская армия перешла на левый берег Дуная и истребила за собой мост.

Оставив Дунай между русскими и французами, Кутузов опрокинул все планы противника. Теперь настал черед тревожиться Наполеону, который тотчас увидел опасное положение Мортье за Дунаем и велел остановить наступательное движение своей армии. Он приказал Сульту и Бернадоту переправиться на судах через реку в подкрепление отрезанному корпусу. Но его распоряжение еще не было приведено в действие, как Кутузов у Кремса разгромил и отбросил войска маршала Мортье за Дунай.

Последним успехом русского оружия был подвиг арьергарда под начальством Багратиона, который у местечка Шенграбен сдерживал главные силы Наполеона, пока вся армия отступала на соединение с идущими из России войсками. Так завершился героический четырехсотверстный марш, на протяжении которого Кутузов несколько раз искусно избегал ловушек, расставленных ему Наполеоном.

6 ноября 1805 года в Брюнне русскому главнокомандующему донесли, что первая колонна Волынской армии находится в полумарше от города. После соединения русских сил Наполеон прекратил преследование, поняв, что теперь характер войны изменился.

Для союзников в самом деле наметился благоприятный перелом. Продолжая медленно отступать, Кутузов прибыл в Ольмюц, где находились два императора – Александр I и Франц – и куда вскоре подошла гвардия под начальством цесаревича Константина Павловича. Вся армия насчитывала теперь восемьдесят две тысячи солдат и расположилась биваками на возвышенной и выгодной для оборонительного сражения позиции. Из Северной Италии шел эрцгерцог Карл; на подкрепление русским двигался корпус Беннигсена; наконец Пруссия решила выступить против Наполеона, причем ее главная армия состояла из ста двадцати тысяч человек.

Союзные войска сближались отовсюду, и оставалось только выждать время, чтобы перевес склонился на их сторону. Выигрыш во времени был теперь важнее всего. Французская армия стояла в семидесяти верстах от Ольмюца, не решаясь атаковать русских. Наполеон страшился еще более удалиться от своих резервов и частей тыла.

Проанализировав обстановку, Кутузов на военном совете выступил против общего мнения – наступать. Он объявил, что делать это еще рано и следует отходить. Его спросили, где же он предполагает дать французам отпор. Кутузов отвечал: «Где соединюсь с Беннигсеном и пруссаками. Чем далее завлечем Наполеона, тем он будет слабее. И там, в глубине Галиции, я погребу кости французов». Гений 1812 года уже провиделся в этом ответе. Однако Александр, Франц, генерал-квартирмейстер союзной армии Вейротер, Аракчеев, генерал-адъютант Долгоруков настояли на немедленном наступлении.

С этого момента Кутузов, называясь главнокомандующим, покорился обстоятельствам, которые оказались сильнее его, объявлял по армии даваемые ему приказания и оставался простым зрителем событий.

В марше от Кремса до Ольмюца подполковник Ермолов в схватках с французами не участвовал. В самом начале перехода Кутузов отрядил его конно-артиллерийскую роту, вместе с кирасирским полком, навстречу идущей из России колонне, а затем приказал находиться в арьергарде Милорадовича.

Теперь Ермолову, как и всей русской армии, предстояло испытание, самое тяжелое с начала кампании.

5

Конно-артиллерийская рота Ермолова, приданная дивизии генерал-майора Уварова, двигалась навстречу противнику.

Марши были спланированы столь странно, что редко заканчивались раньше полуночи. Колонны в пути пересекались по нескольку раз. В темноте на изрезанной оврагами и ручьями топкой местности приходилось то кого-то опережать, то пропускать, доверяясь сбивчивым командам австрийского колонновожатого. Ермолов не мог знать точных намерений начальства, но общая молва была такова, что Кутузов не согласен с мнением государя и австрийцев – идти на Наполеона.

Пушки ползли в темноте, выдавая себя лишь характерным медным звуком да запахом пальников. Ездовые шепотом материли австрийцев всякий раз, когда лошадь с хлюпаньем оступалась в ручей или застревало колесо лафета. Ермолов ехал сбоку колонны, думая о том, что судьба по-прежнему не благоприятствует ему.

Правда, главнокомандующий выделял Ермолова и оказывал ему всяческое внимание. Завистливые штабные офицеры даже окрестили Алексея Петровича «L'enfant gate du general» – «баловнем генерала». Но злобный и мстительный Аракчеев продолжал преследовать подполковника. Несмотря на лестную характеристику, которую Кутузов дал Ермолову, граф Алексей Андреевич нарочито дарил свое покровительство другим. Тут Алексей Петрович еще раз почувствовал, как тяжко быть в опале у сильного начальника.

– Он и то считает за благодеяние, что, утесняя невинно, не погубляет… – пробормотал Ермолов.