Прокурор Никола

Последние ступеньки тонули в густой, словно трясина, неподвижной жидкости. А подземный коридор, наполовину заполненный этой жидкостью, ускользал в черную бездну. Страх сдавил грудь юноши, горло пересохло, Донат начал задыхаться и на дрожащих ногах привалился к холодной стене. Всякое бывало, но в такие подземные глухие закутки отец его еще никогда с собой не брал.

– Вода же там! – закричал он и выпустил веревку с грузом. – Куда его?

– Тащи, тебе говорят! – взвизгнул Мунехин на сына, да так, что тот вздрогнул.

Крик гулким эхом прокатился по подземелью и не скоро затерялся в, казалось, бесконечном коридоре.

– Зачем Игнашку отпустил? – Донат, обессиленный, совсем сполз по стене и опустился на корточки. – Вдвоем мы бы его мигом куда хошь.

За спиной Доната на широкой доске пласталось лицом вверх безжизненное тело монаха Ефимия.

– Давай, сынок, – глухо сказал Мунехин, стыдясь своей выходки, свободной рукой он поднял веревку и попытался сдвинуть доску с трупом с места, но факел мешал ему. – В воду спустим, а там я один его упру.

– Куда ж ты его? Вода ведь!

– Спрятать с глаз долой, – перекрестясь, выдохнул Мисюрь, потом поправился, заметив, как сверкнул на него глазами сын. – Земле предать тело надо. По-христиански.

– Где ж ты там землю видел? Нефть, не нефть? Болото какое-то!

– Есть земля, сынок. – Мунехин опустился на корточки рядом. – Есть песочек. Передохни чуток. А то погнал я тебя поначалу. Сам себя не помнил. Передохни.

– Кто его так, отец? – Донат кивнул на труп.

– Вот Игнашка подоспеет с фонариками, и я его один переправлю отсюда, – не отвечал, будто сам с собой разговаривая, старик Мисюрь. – Игнашка у нас малец прыткий. Он скор на ногу.

– Это ты его, отец? – схватил за руку отца Донат. – Ты?

– Черные люди его, сынок, – опустил голову Мунехин. – Чуял я. Появились они здесь. Нашли нас.

– Черные люди? Кто это?

– Если бы знать.

– А говоришь?..

– Старые знакомые. Больше некому.

– Ты ничего не рассказывал.

– Некогда было. Да и думал, не будет нужды. Надеялся. А видать, иначе получается.

– Я тебя не понимаю.

– Куда уж! Я сам только-только очухался мал-мал. А то все невдомек. Как в угаре! В чигире каком!

– И мамку они нашу?

– Что ты! С чего это? Мамка-то при чем?

– Ну… Ее же засыпало? В подземелье?

– Кто сказал? Златка наплела?

– Тетка Илария ей открылась.

– Вот бабий язык! – выругался Мисюрь и перекрестился. – Сорока болтливая, прости меня Господи.

– Расскажи, отец!

Старик Мунехин тяжело опустил голову, задумался; сын не сводил пытливых тревожных глаз.

«Не заметил, как выросли детки-то, – Мисюрь из-под бровей бросил украдкой взор на старшего. – Донат-то совсем взрослый стал. Вон, вымахал каким здоровяком! Один, без посторонней помощи волочил от самого склепа по душным тайным ходам кремлевского подземелья громоздкое мертвое тело убиенного Ефимия. Считай, пудов шесть. И слова не сказал. Верит отцу до последнего. Беспрекословно. На смерть пойдет, глазом не моргнет. Вон как уставился! Правду хочет знать! Вырос… Дорос до правды… Все хотят правду знать… А понравится она ему, отцова правда?»

Невеселые, тяжелые мысли угнетали старика Мунехина, загнал он себя в угол, раньше надо было поймать момент поведать сынам все откровенно, доходчиво, от души. А что здесь успеешь рассказать? Когда неизвестными убийцами загнан в тупик. Когда над головой тучи нависли одна другой черней! Когда труп безвинного монаха рядом!

– Не хотел я раньше времени мозги ваши детские бедами нашими забивать, – Мисюрь хотел погладить сына, как раньше бывало, по вьющимся русым волосам, но рука его повисла в воздухе и отважилась опуститься только на крепкое горячее плечо. – Все вы с Игнашкой маленькими казались, да и мать не велела. Думали мы оба, рано еще.

Донат молчал, тяжело дышал, рубахой отирал лицо от пота.

– А жизнь быстрее наших дум оказалась. Забыли мы с матерью многое. Обрадовались рано в спокойной глуши. Вот нас Бог и наказывает.

– Что с матерью, отец?

– С матерью? Знать хочешь?

Донат только качнул головой, жестко сцепил губы, словно готовясь к самому страшному.

– А поймешь меня?

– Постараюсь.

– Долгая история будет.

Донат молчал, ждал от отца продолжения.

– Ладно. Слушай тогда. Все равно Игнашку ждать. Значит, сначала… А чтобы понятнее было, начну с себя. Ну, так… Фамилии я своей не знаю.

– Это как же?

– Беспризорничал с малолетства. Гражданская война. Ни отца, ни матери не помню. Помню, с поезда на поезд гоняли мы, пацаны, стайками, как воробьи, по стране. Искали, где с голодухи не сдохнуть и не замерзнуть зимой. В теплых краях, на Украине, меня Игнатий Яковлевич и подобрал. Двадцатые годы. Он как раз вел раскопки в замке Богдана Хмельницкого. В Субботове. Город такой. А мы в развалинах и подземельях замка прятались от милиционеров. Там не сыскать. Харчились тоже прилично, обирали подвальчики в ближайших селах. В общем, жизнь веселая была.

Мисюрь подмигнул сыну, тот грустно улыбнулся.