Прокурор Никола

Ядца, понурившись, примолк. Рожин переместился поближе к Мунехину, но Игнашку к отцу не подпустил. Сам поманил Мисюря к себе и выключил фонарик.

– Пока лежим здесь, скажи, чтобы эти поганцы не слышали, как же ты сам эту корону царскую из тайника не упер? Говорил, что искал столько лет, подземелье все облазил со стариком тем да с женой и вдруг отказался брать? Не пойму я.

– Если не понял, то и сейчас не поймешь, – хмуро бросил Мунехин.

– Я тебя рукой не тронул, – Рожин сплюнул, – а ты, видать, не вразумел?

– Разные мы люди с тобой.

– Это чем же мы разные?

– Бандиты вы!

– А ты, значит, лучше?

– Я людей не граблю. Не убиваю.

– А воруешь?

– Чего я украл?

– Небось, с Лавром-то золота здесь накопали в церковных подземельях? Не зря ты сюда от Стеллецкого рванул. Знал, где клады прячут.

– Искали мы корону одну. У Лавра и был листок тот с чертежом, который я отцу Ефимию отдал. Говорил же. Листок древний, от прадедов ему достался. Лавр за ту корону здоровья лишился. А я жену загубил. Ей хотел корону ту достать из-под земли. Да Господь рассудил иначе. Грешники мы все великие!

– А корону ты видел? Не врешь?

– Видел. Только в руках не держал.

– Это как же?

– Десять раз тебе повторять?

– А тебе не убавится. Все равно лежим.

– Корона в тайнике была. И сейчас там хранится.

– Что за тайник?

– А мешок каменный.

– Это что же?

– Увидишь скоро, если не знаешь.

– А ты расскажи.

– Скелет там в камне замурован. И решетка его держит. На черепе корона.

– Это кто же? Сама Мнишек?

– Мнишек в столице умерла. Ее, когда поймали, к царю в Москву в клетке привезли вместе с любовником. Любовнику башку напрочь, дите Марины малолетнее тоже при народе казнили, чтобы бунтов новых не затевал, а Мнишек – в темницу. Там она и задохлась.

– А корона как же?

– Лавр рассказывал, что, когда в кремле у нас Мнишек с любовником своим пряталась, казак тот, ейный ухажер, еще одну бабу завел, молодую да краше. Эта молодуха втайне, милуясь с казаком, корону ту любила примерять, а Мнишек их застукала. Вот и запрятала свою соперницу в каменный мешок под землю, чтоб неповадно было, и корону ей на голову надела.

– Не пожалела, значит?

– В гневе, видать, была. Баба крутая, недаром на двух Дмитриях венчалась. И обоих пережила.

– А вот любовник ее подвел!

– Это как водится…

– Сказки все это.

– Лавру дед рассказывал, а ему другой дед. А тому… А тому – сам стрелец, который любовника того пленил вместе с Мнишек, когда они из кремля бежали по речке. Ему же пергамент тот достался, где начертан тайник был.

– А чего ж ты карту монаху отдал? Не жалко?

– А зачем она мне? Дорогу к тайнику я и без нее знаю. Иначе не вел бы вас.

– И короны тебе не жаль?

– Проклятие на ней.

– С чего это ты?

– Понял я. Только слишком поздно. Когда добрались мы с Марией наконец-то к тайнику, мне Лавр вспомнился. И тогда, когда Мария к решетке за короной сунулась, я не верил, что добыли мы жар-птицу. Так и случилось…

– А что Лавр? Чего вспомнил-то его?

– Лавр многое перевидал. Сколько ему жить досталось, люди не живут. Кладоискателей знал и истории про них рассказывал. Раскопал один такой золото в кладбищенской часовне…

– С покойника, значит?

– А клады, они только от покойников и достаются. Или покойники за ними сами приглядывают.

– Ты с ума-то не сходи.

Мисюрь только хмыкнул мрачно.

– Вот и я не верил, как тот, унесший золото из гробницы домой. Как в дом внес, так вся семья тяжким мором пошла. И родители, и жена полегли, и до детей смертушка добираться начала. Кладоискатель тот отнес золото в церковь, на него храм кладбищенский выстроили. Господь и простил грешника. А я вот поздно поверил и сгубил Марию.

– Как же засыпало ее?

– Я и сообразить не успел. Схватилась она за решетку, вроде как за короной потянулась, и обвал случился. Она вниз полетела. Там, видать, ловушка была. А сверху песок посыпался. Откуда ему быть? Везде камень… Откопал я ее, да не дышала уже.

– И ты корону…

– Проклял я ту корону! Там же и проклял, пока жену откапывал.

– Там и осталась?

– Корона-то? Там. Где же ей быть? Сидит на черепе скелета воровки той.

– Значит, там…

– Была…

– Стращаешь меня?

– Ты не малец какой, чтобы тебя пугать. Думай сам. Доната мне верни, а корону забирай, если не боишься. Отведу. Я же листок тот, карту стрельца, отцу Ефимию отдал. Думал, вернул свой долг. Снял проклятие. Ан нет. Ты за карту ту сгубил безвинного Ефимия. Сам себе судьбу выбрал.

– Ладно, – мрачно сплюнул под ноги Кирьян. – Перевели дух. Веди да помалкивай.

– А мне что? Ты решай. Слово держи за сына.

– Сделаешь свое дело без обмана, получишь живыми обоих. Мое слово – кремень.

По закрученной спирали бытия

Шофер дежурил в «Волге» у подъезда. Они прыгнули на заднее сиденье, и машина рванулась с места.

– Знаете куда? – коротко спросил Ковшов.

Нафедин кивнул.

– Хитер, однако, наш архиерей, а, Данила? – Шаламов озабоченно тер затылок.

– Мудрен.

– Хитер… Выслушивал, выведывал у нас все обстоятельства… Похлопал даже. А вопросики какие подкидывал? Это ему скажите? То поясните? А что вы по этому поводу думаете?

– Будь ты на его месте…

– Хитер. Теперь станет из нас веревки вить.

– Не понял?