Прокурор Никола

Этот аргумент оказался увесист. К тому же водитель сказал так, как отрубил. После этого Игорушкин смолк насчет скамейки, хотя и чувствовалось, что слова подчиненного его не убедили.

Он, немало сомневаясь, начал советоваться с Тешиевым, который поблизости тоже зорким оком изучал обустроенный для важного гостя заливчик.

– Что скажешь, Трофимыч? – смущенно обратился к нему прокурор области.

– Не помешает стульчак, – согласился тот. – На всякий случай. Пусть стоит. Лишним не будет.

– Вот! – сразу ожил Игорушкин. – А я что говорю? А этот мне сказать не дает.

Нафедин передернул плечом и покраснел.

– Знаток, нашелся меня учить! – Игорушкин укоризненно глянул на водителя.

– Я слышал, у него ранение фронтовое имеется, – продолжил заместитель. – В ногу как раз. Он действительно артиллерист. Снарядом угодило. Вроде под Берлином.

– Вот, вот! – Игорушкин взмахнул руками.

– Может подвести нога у воды-то, – не унимался Тешиев. – А на нашей жаре, будь она неладна, как бы чего не случилось. Тогда совсем это… А потом что? Одним словом, шир-пыр, восемь дыр.

– Известная картина.

– Ну, делайте как хотите! – совсем взвился водитель и махнул в отчаянии рукой. – Вы – начальники, вы и решайте! Только я позориться не стану. Высмеет нас Кравцов с этим креслом.

– Да какое кресло? – замахал руками Игорушкин. – Так. Скамеечка небольшая. И навесик от солнца.

– Тогда вспомните меня, – не унимался Нафедин, отходя в сторону.

– Креслице можно соорудить, – рассуждал, будто сам с собой, Тешиев, лукаво улыбаясь. – Только вот незадача! Вдруг Кравцов не один приедет?

Игорушкин онемел от такого оборота, открыв рот от удивления.

– Вдруг… девушку какую возьмет.

– Это зачем? В его-то годы?

– Какие у него годы? Нас не старше, – хмыкнул зам. – А девушка, она разве помешает в дальней поездке мужчине?

– Он меня заверил, что будет один, – буркнул Игорушкин, – разве что приятель из министерства юстиции. Жена-то приболела. А тот – старый друг.

– Вот! – начал потирать руки довольный собой зам, – а я что говорил? Вот вам и дружок!

– Для сугрева, – хохотнул своей догадке водитель.

– Николай! – нахмурился Игорушкин, он не терпел легких тем и легкомысленных намеков в отношении начальства. – Чего ты несешь?

– А что? Я без этого, – не обиделся тот и зигзагообразно повел рукой. – Я тоже, может быть, биографией Бориса Васильевича зачитывался. И знаете, чего мне встретилось?

– Не заводи бодяги, – отмахнулся Игорушкин, – опять за свой треп.

– Подружка у Бориса Васильевича имеется.

– Хватит! – Игорушкин оборвал зама.

– Серьезная дама, Николай Петрович. Поэтесса. Не слышали? Юлия Друнина, – не останавливаясь, затараторил Тешиев. – Со школьной, так сказать, скамьи…

– Хватит вам, – закрывая тему, отвернулся от обоих Игорушкин и бросил в сторону водителя совсем уж сердито: – А ты, Михал Палыч, ставь скамейку, как я сказал.

– Нет. Увольте покорно, – уперся тот, понурив голову. – Зовите, Николай Петрович, своего Волобаева, пусть Виктор Сергеевич командует парадом.

– Прокурору района не до этого! Он и так закрутился совсем с приездом.

– Ничего. Он здесь и за сторожа, и за повара. Он вам что захотите, то и сварганит. А я не буду. Не получится у меня.

– Что так?

– Еще свалится с моего стульчака прокурор страны, на всю Россию опозоримся. Не плотник я. Шофер.

Нафедин сам три войны прошел-проехал. Считал себя не без гордости, что ценил его за это и уважал прокурор области, даже хвастался за глаза перед другим начальством. Поэтому имел право на самостоятельное мнение и независимость, что постоянно и отстаивал при случае.

– Мое дело – баранку крутить, а не стульчаки подавать, – Михал Палыч закрутил папироску в руках, смял, раздавив, вытащил из пачки другую.

Пальцы его не на шутку тряслись. Давно не бывало такого. Как сел за баранку полуторки в финскую снаряды возить, так и германскую всю проехал, только после японской и то по причине уважительной – машину взрывом разнесло – отдыхать пришлось в лазарете под Хабаровском. А как выписали, еще пять лет трубил на китайской границе пограничником. Зеленую фуражку до сих пор на гвоздике хранит. Домой возвратился, враз «особисты» к себе потянули, с той поры только прокуроров области и катал. По рекомендации самого областного военного комиссара! Ценило начальство Михал Палыча не только за прошлые фронтовые заслуги. Строг и нем был, как могила, а машину знал так, что разбирал до болтика движок и вновь собирал; работал агрегат после такой профилактики, как часы.

Держался водитель прокурора области на уровне, круче офицера какого, хотя и закончил службу сержантом. Молодых, не нюхавших пороху, даже прокурорских, глазом не замечал и к себе не подпускал. Слушался только Игорушкина, да и то порой мог позволить себе не согласиться, когда чуял свою правоту. Нрав у него был жесткий, тремя войнами и границей скрепленный. И Игорушкин ценил за это шофера, а как человек, на фронтах боевых не бывавший, сам иногда от нрава подчиненного терялся, хотя вида старался не подавать.