Прокурор Никола

– Последнее самым тяжким оказалось. Не надо было Инессе Самуиловне так себя вести. С бандитами не проходят такие номера. Ей бы тихо, а она на балкон, крик подняла. Боюсь, одним сотрясением мозга не кончится. В реанимации сейчас. Я только что оттуда. Врачи успокоили – в себя скоро прийти должна.

– Ну смотри, Евгений Александрович! – Боронин едва дослушал генерала. – Ты знаешь, как я!.. Как мне!.. Инесса Самуиловна, кстати, правильно себя вела. По-твоему, совсем ни слова не скажи твоим бандюганам?

– Леонид Александрович, – смешался генерал, – почему же мое мнение?..

– Ты знаешь!

– Это хорошо, что только этим обошлось и сам Лео Георгиевич не ввязался. А то бы…

– Ну? Чего замолчал? Договаривай!

– Застрелить могли…

– У них что же? И оружие при себе?

– Было, – кивнул генерал подавленно.

– Это не тот ли милицейский пистолет гуляет? – Боронин налился краской. – Новогодний! Который ты потерял!

– Леонид Александрович!

– Ты не смущайся. Не открещивайся. Твой пистолет. Милицейский, у милиционера твоего отобрали, значит, твой.

– Да кто же его знает? Лео говорит, что грозили. А чей он, кто его знает?

– Твой, твой. Сам успокаивал меня тогда, зимой, когда на милиционера они напали, что другое оружие у них не гуляет.

Максинов, бледнея, молчал.

– Вот, Евгений Александрович, докатились. Людей у нас с тобой с Нового года какая-то банда в страхе держит, а мы все ползаем на карачках, следы отыскиваем.

– Леонид Александрович…

– Молчи! Ты меня знаешь, я терпелив, но всему приходит конец.

– Леонид Александрович…

– Сказано – молчи! Сколько же нам еще трястись?

– Все силы брошены.

– Сколько, я спрашиваю? Только подумай, прежде чем ответишь.

– Леонид Александрович…

– Значит, чуть поумней попадаются бандюганы и тебе не по зубам?

– Хорошо организованная банда. Чувствуется, что руководит умный рецидивист.

– Это тебе, конечно, не хулиганье с улиц подбирать.

– Не уличный преступник. Качественный скачок совершили уголовники, вы верно подметили.

– Я-то подметил. А вот ты, генерал, не готов оказался. А у тебя качество уже переросло в количество.

– Если бы заявления поступали сразу! А то ведь сколько утрачено! По первым преступлениям никаких следов. Одни слова.

– И тысячи рублей похищены.

– К миллиону тянут.

– Откуда же деньги такие?

– Фамильные драгоценности. У евреев, армян традиции не наши.

– Вот тебе и след, как ты говоришь. Твой противник действует в среде людей богатых, которые боятся заявлять официально о своем богатстве. Куда ж ты смотришь? Или не знаешь, у кого что имеется? Так меня спроси! Я скажу!

– Эта версия отрабатывается, – закивал генерал. – Мы уже отслеживаем определенную группу людей. Приставил я кое к кому своих.

– Смотри, чтобы мне не жаловались. А то до смерти напугаешь! Топтунами-то своими.

– Комар носа не подточит, – посуровел генерал. – Одно плохо. С запозданием бьем. Весь автомобильный парк перевернули. Угоняли они санитарные машины накануне разбойных нападений или номера меняли на фальшивые?.. Если, конечно, сам шофер не участник…

– Это уж сам думай. Да не у меня в кабинете.

– Меры принимаем.

– Так сколько тебе? – Боронин никогда и ни о чем не забывал, поэтому его боялись, он знал об этом.

– Если раньше нас не вылезут опять с очередным… эпизодом, за месяц, товарищ первый секретарь обкома партии, выскребу со дна! – Максинов вскочил на ноги, вытянулся по форме, он тоже почуял недоброе в неподвижном холодном взгляде Боронина.

– Потерплю, – помедлив, не приглашая сесть, сказал тот. – Но ни дня больше!

– Разрешите исполнять?

– Докладывай ежедневно, – так же, без выражения, первый секретарь поизучал его, замораживая хмурыми глазами.

Тягостное молчание повисло в кабинете.

– Сколько уж мы с тобой? – вдруг спросил Боронин.

– Долго, – смутившись и потеряв себя, ответил Максинов. – Сразу не сосчитать.

– Во-от… Много уже.

И генерал перестал его интересовать. Боронин и не кивнул ему на прощанье, к трубке телефона рукой прикоснулся, вроде позвонить понадобилось, – тот сам понял, что делать.

А первый секретарь поспешил в район. Полдня было потеряно на всякую дребедень, а с час предстояло на одну только дорогу до совхоза…

* * *

Машина неслась, гладко скользя, будто не касаясь земли колесами. Под шелест шин легко думалось.

По правде сказать самому себе, ехать Боронину вообще не хотелось. Никуда. Сидел бы сейчас в кабинете… Надо же когда-то взять тайм-аут в этой жизненной гонке-спешке! Лошадям? и тем отдохнуть дают, а ему?.. Поговоришь на партийных ассамблеях с другими коллегами по областям, краям – те не забывают Кисловодск, Сочи, Гагры, а он? Чем хуже? Кто не пускает? Сам себе хозяин! Это они так считают… Окружающие… Кто рядом, и особенно молодые. Те современные взгляды на все имеют. И он замечает, посмеиваются над ним. Чудачеством называют…

Нет! Муторно становится от одной мысли, что надо ехать, встречаться, кого-то слушать, жать руки, что-то говорить самому, улыбаться или сердиться, когда все осточертело и душа покоя жаждет хоть на мгновение. С удочкой… у костерка…