Прокурор по вызову

Однако оказалось, что в ранние птахи записались сегодня чуть ли не все служители Немезиды. В коридорах Генпрокуратуры было непривычно многолюдно. Народ бегал из кабинета в кабинет. Пока Турецкий поднимался на свой этаж, его несколько раз остановили на лестнице, интересуясь, не смотрел ли он ночью телевизор. Группа коллег, человек десять, курила у открытого окна, что-то оживленно обсуждая.

– Сан Борисыч! Телик ночью не смотрел? – снова окликнул кто-то Турецкого.

– Я по ночам сплю или… работаю. Случилось что?

– А хрен его знает.

Может, опять путч какой-нибудь, подумал Турецкий, заваривая кофе. Спать почему-то перехотелось. А ведь весной еще путчей не было. Непорядок.

Ровно в девять селектор голосом секретарши генерального сообщил, что Турецкого вызывают на ковер. Точно путч, решил он. Причем все уже сдались, признались и покаялись, а теперь просто протоколы заполнять людей не хватает.

Генеральный прокурор Замятин с серо-зеленым лицом хлестал минералку «Ессентуки-17» и жадно курил. От «доброго утра» Турецкого его просто передернуло:

– Постыдился бы!

– А в чем, собственно…

– Думаешь, из-за кого мы здесь собрались?!

Турецкий вопросительно взглянул на Меркулова, сидевшего за приставным столиком. Тот уныло кивнул – из-за тебя, мол.

Значит, не путч.

Турецкий быстренько перебрал в уме свои изыскания за последние несколько дней, но ничего экстраординарного вроде не случалось и не затевалось. На нем, правда, висело безнадежное дело о коррупции в Минтопэнерго, и генеральный недавно намекнул, что его (дело) надо побыстрее закрывать. Турецкий, естественно, сделал вид, что не понял, и продолжал копать по инерции, со свойственным опытным ищейкам автоматизмом, абсолютно не веря при этом в успех. Но вызвали его наверняка не из-за этого. Чтобы прикрыть дело по-тихому, не нужно устраивать показательный разнос с приглашением Меркулова.

– Был звонок из администрации президента, – с нажимом объяснил Замятин. – И меня очень попросили указать некоторым работникам Генеральной прокуратуры на их неадекватное поведение, порочащее авторитет серьезной организации, в которой они изволят служить. Теперь понятно?!

– Ну… в общих чертах. Хотя, конечно…

– Хватит ваньку валять, Турецкий! – рявкнул генеральный так, что даже закашлялся. Он отхлебнул еще минералки и продолжил, чуть сбавив громкость: – Вчера в ресторане «Россини» сотрудник администрации президента Аркадий Антонович Братишко ужинал с девушкой, никого не трогал, никому не мешал. Вы без всякой видимой причины вдруг взялись приставать к его девушке, оскорбили его в ее присутствии… действием! Нецензурно хамили. Нанесли человеку огромный моральный ущерб и увезли девушку на такси в неизвестном направлении… Я все правильно излагаю? Теперь припоминаете свои подвиги? Или вам дословно изложить, какие слова и с какими интонациями вы произносили в адрес уважаемого и, заметьте, трезвого на тот момент человека?

Турецкий просто опешил от такой наглости. Это он, значит, нецензурно хамил? Оскорблял действием и наносил моральный ущерб?!

– И не надо мне говорить, что вы не знали, кто он такой, – пресек его попытку возразить генеральный. – Во-первых, вы неоднократно бывали в администрации президента, я правильно понимаю? И могли бы запомнить тамошних сотрудников хотя бы в лицо. А во-вторых, работнику Генпрокуратуры, тем более следователю по особо важным делам, вообще негоже напиваться до поросячьего визга в общественном месте. Не умеете пить – сидите дома! – Замятин с отвращением посмотрел на свой стакан, но сделал еще глоток.

Турецкий поставил бы сто к одному, что и сам генеральный вчера здорово выпил – и цвет лица, и неуместная в такую погоду жажда о чем-то да говорят понимающему человеку. А Замятин между тем, почувствовав прилив новых сил, забегал по кабинету, энергично разрубая кулаком воздух перед собой:

– Я уже устал повторять, что пьянство, хамство, а тем более рукоприкладство несовместимы с прокурорским мундиром! Вообще аморальное поведение в любых его проявлениях должно караться самым жестоким образом. И если бы не ваши, Александр Борисович, былые заслуги и не заступничество Константина Дмитрича, – быть бы вам завтра же на бирже труда!

Беготня генерального окончательно вымотала, он упал в кресло и прикрыл ладонями лицо, чтобы не видеть больше осрамившегося «важняка», а может, опостылевшую минералку.

– Немедленно напишите подробный рапорт, в котором не забудьте пару раз упомянуть о том, как вы глубоко раскаиваетесь. А кроме того, перед Братишко вам придется извиниться лично. Для начала можно попробовать по телефону. И не дай бог, – Замятин из последних сил трахнул кулаком по столу, – до меня еще раз дойдет информация подобного рода! Пеняйте на себя. Все. Свободны.

– Она хоть того стоила? – поинтересовался Меркулов, когда они вышли из кабинета Замятина.

– Стоила, – буркнул Турецкий. – А козлу этому я в следующий раз и правда морду набью. Гаденыш, ответить, как нормальный мужик, он, значит, не мог, а ябедничать научился. Молокосос хренов!