С момента смерти Косых они не общались. Турецкий, чувствуя вину, понимал, что и это дело ему придется принимать к своему производству. Уж слишком тугим становился узел вокруг дела Замятина. Но сам инициировать разговор не решился бы, хотя мог еще с утра зайти к Меркулову. Тот уже с семи часов наверняка был на месте.
— Телевизор хотел посмотреть, — ответил он после долгой паузы.
— Поднимайся ко мне. Вместе посмотрим.
Это облегчало задачу. Вот и повод решить вопрос о Косых.
Когда Турецкий вошел в кабинет Меркулова, Замятин на экране поднялся на трибуну, разложил бумаги и с победным видом оглядел зал.
— На лицо посмотри, — сказал Меркулов, не отрывая взгляда от экрана, — что-то будет.
— Что? — живо спросил Турецкий, обрадовавшись, что начальство не завело с ходу разговора о гибели Косых. Может, вообще пропустит?
— Свидетель погиб, вот что.
— А ему, по-твоему, доложили? И он от этого довольный как слон?
— Доложили, — Меркулов уверенно кивнул, — скажи спасибо, если через два дня его частные охранники не откажутся от показаний и не заявят, что на них было оказано давление.
— Думаешь, Замятин с помощью Хмуренко… — Турецкий запнулся, не в силах доформулировать мысль — никак не мог решить, кто из них большая сволочь.
— Не думаю, — также уверенно покачал головой Меркулов, — ты посмотри на зал!
Камера прошлась по залу заседаний. Большая часть депутатов аплодировала Замятину как народному герою. Человек двадцать из полутора с лишним сотен демонстрировали по этому поводу свое явное неодобрение.
— Явный перевес на стороне органов прокуратуры, — прокомментировал Турецкий, — если ему сейчас доставить тех двух телок, он бы их трахнул на бис в прямом эфире.
— Не шуми, — попросил Меркулов (Замятин уже начал речь), — давай послушаем.
«…В последнее время деятельность Генеральной прокуратуры стала встречать ожесточенное сопротивление со стороны некоторых крупных государственных чиновников, могущественных финансовых структур, отдельных представителей спецслужб и других правоохранительных органов, а также части депутатов. Я имею в виду проправительственно и пропрезидентски настроенных политиков в Государственной думе и Совете Федерации…»
Под одобрительный гул Замятин пригубил воды.
— Уточнил! Чтобы не обиделись! — Турецкий закурил, потом, спохватившись, хотел погасить сигарету, но Меркулов махнул рукой: кури, мол.
— С первой минуты пошел на открытую конфронтацию с президентом, — констатировал он. — Кончится тем, что попросится назад, вот увидишь.
— Не попросится. Что он, мальчишка с грязной попой? Вчера подал в отставку, сегодня передумал! Облает всех, кого надо, и уйдет с помпой. Может, не с первого захода — так больше треска.
«…Очень многие хотят моей отставки и ждут ее как манны небесной. В первую очередь это касается людей, нажившихся на незаконной приватизации, людей, создавших финансовые империи при государственной поддержке, а теперь бессовестно обманывающих государство, не желающих платить налоги и утаивающих сверхприбыли, подающих липовые документы о многомиллиардных убытках. Дошло до того, что экспорт природного газа стал якобы убыточным! При этом олигархи, не особенно маскируясь, вкладывают средства в создание собственных незаконных спецслужб, одно дело охранного агентства „Вулкан“ чего стоит! Этим людям моя деятельность на посту генерального прокурора — острый нож в сердце…»
— Скорее — колючка в задницу. — Турецкий злобно усмехнулся. — Нужно подкинуть Хмуренко идею устроить очную дискуссию между Замятиным и Сосновским. Может, они его нечаянно в пылу дискуссии стукнут тяжелым тупым предметом по голове.