Прокурор

Потом ученики Галины Еремеевны уверяли, что видели как-то в осеннем городском парке стаю ворон, одна из которых кричала: «Захар-р-р».

Зверушек и птиц, выздоровевших полностью, выпускали на волю: Галина Еремеевна считала, что держать в неволе животных не следует. А если бывшие их пациенты оставались калеками и не могли самостоятельно жить на свободе, их оставляли в клетках, которые сооружали члены кружка «Белый Бим».

И вот теперь принесли журавля…

— Нужна срочная операция, — сказала Галина Еремеевна после тщательного осмотра птицы.

Она позвонила ветеринару, который всегда выручал в подобных случаях. Но его не оказалось в городе.

— Ну что ж, придется самим, — решила Измайлова. — Володя, сбегай к Межерицким. Если Борис Матвеевич дома, попроси зайти.

Когда пришел Межерицкий, был устроен «консилиум».

— Открытый перелом. Гангрена, — сказала Галина Еремеевна.

— Похоже на то, — согласился Борис Матвеевич. — Уж не хочешь ли ты… — начал было он.

— Хочу, — решительно перебила его Измайлова. — Если мы сейчас же не ампутируем ногу, птица умрет.

— Но ведь я не хирург, а психиатр, — взмолился Межерицкий. — И не птичий, а человечий…

— Все равно не отвертишься, — усмехнулся Захар Петрович. Соглашайся… А я буду ассистировать.

— Ну и ну, — покачал головой сосед. — Расскажу в больнице — засмеют. Главный врач психоневрологического диспансера оперировал цаплю…

— Журавля, — поправил Володя. — Дядя Боря, если что нужно принести от вас, я сбегаю, — предложил он.

— Да, с вашей семейкой не сладишь, — со вздохом произнес Межерицкий. — Один — за всех, и все — за одного… Ладно, будем резать. Стерилизатор есть? — спросил он у Измайловой.

— Есть, конечно. И скальпель.

— Хорошо. А какую анестезию?

Галина Еремеевна развела руками.

— У меня дома только новокаин, — серьезно сказал Межерицкий. — Что ж, обойдемся им. И бог, как говорится, в помощь…

«Операционную» устроили на кухне. В спасении птицы приняли участие все. Межерицкий оперировал, Галина Еремеевна подавала инструмент и салфетки, сделанные из бинта. Володя и Захар Петрович держали журавля.

Когда на месте лапы у птицы осталась культя, тщательно обработанная и забинтованная, Борис Матвеевич вытер вспотевший лоб.

— Как же он, сердечный, будет теперь ходить, стоять? — спросил он.

— Что-нибудь придумаем, — откликнулся Володя. — Сделаем протез, верно, папа?

— Сначала пусть заживет, — сказала Галина Еремеевна. — А насчет протеза — идея.

Володя устроил в своей комнате из старой одежды удобное гнездо, где птица тут же и уснула.

* * *

В среду, промучившись весь день, следователь Глаголев все-таки решился зайти к Измайлову, чтобы поговорить о деле с этим злополучным чемоданом. Повод был. Евгений Родионович закончил производством одно дело — о хищении в гастрономе. Надо было утвердить обвинительное заключение.

С этого дела Глаголев и начал.

Измайлов углубился в чтение обвинительного заключения. И, по мере того как знакомился, все больше хмурился.

— Я думаю, все ясно, — бодрым голосом сказал следователь.

Прокурор отложил бумагу и попросил само «дело». Глаголев подал ему папку, присовокупив:

— Обвиняемый сознался… Все подтверждено материалами следствия.

Измайлов, внимательно ознакомившись с показаниями обвиняемого, вздохнул:

— Евгений Родионович, неужели вы сами не были в таком возрасте?

— Но ведь это чистое хищение?

— Хищение хищению рознь… Ну что этот парнишка стащил?

— Полтора килограмма конфет «Каракум» и шоколадный набор «Весна» с витрины. Правда, коробка оказалась с муляжом. Ошибка, так сказать, в объекте…

— Ну да, вместо шоколада в золотых бумажках, наверное, деревяшки завернуты?

— Кусочки поролона, — буркнул Глаголев.

Измайлов закрыл папку, положил сверху обвинительное заключение и отдал следователю.

— Вот что, Евгений Родионович, я считаю, что дело надо прекратить, а материалы передать в комиссию по делам несовершеннолетних.

— Но как же так? Проникнуть в магазин… Все заранее обдумано… А если бы он в ювелирный так?

— Тогда бы и разговор был другой. — Прокурор улыбнулся и, видя недовольное лицо следователя, добавил: — Я не говорю, что за это надо гладить по голове. Но… Искалечить жизнь легко, а вот исправить — ох как трудно… Что у них в семье?

— Неважно… Мать пьет…

— Вот видите, парню и так несладко живется, да еще мы его подтолкнем… Я вижу, вы со мной не согласны?

— А как же борьба с детской преступностью? А приказ прокурора области на этот счет?

— Приказы, Евгений Родионович, тоже надо уметь читать…

— Хорошо. Я завтра же передам материалы в комиссию по делам несовершеннолетних.

— Вы никогда в детстве не лазили в чужой сад?

— Я коренной москвич, Захар Петрович. Родился на Маросейке. Улица Богдана Хмельницкого теперь. Какие там сады…

— А я лазил. Попади я тогда в руки к человеку с вашими убеждениями, не знаю, как сложилась бы моя дальнейшая судьба, — с улыбкой закончил Измайлов. — У вас еще что-то?

— Да. — Глаголев взял другую папку. — Не поспешили мы, возбудив дело по факту обнаружения чемодана в радиомастерской?

— Почему вы так считаете? — спросил Измайлов.