И действительно, когда Юрий, демобилизовавшись прошлой осенью, зашел в прокуратуру, Захар Петрович узнал его с трудом. Юра отпустил усы, еще шире раздался в плечах, и в его манерах появилась какая-то взрослость, уверенность. Не пробыв в Зорянске и месяца, он уехал в Москву, чтобы готовиться к новому штурму университета.
Инга Казимировна собиралась в отпуск, наверное, чтобы побыть с сыном. И вот теперь Захару Петровичу предстоял не очень приятный разговор — надо было просить Гранскую принять к производству дела Евгения Родионовича.
Поговорили о конференции, о знакомых в Рдянске. Начал Измайлов издалека:
— Насколько я знаю, Инга Казимировна, в этом году в Москве, кажется, нет международного кинофестиваля?
— Нет, — подозрительно посмотрела на прокурора Гранская, сразу поняв, куда он клонит.
Дело в том, что Гранская страстно увлекалась кино. И, когда в Москве проходил фестиваль, непременно в это время брала отпуск и ехала в столицу. Никакое обстоятельство не могло заставить ее отказаться от этого. Захар Петрович знал увлечение Гранской и в преддверии такого события не поручал ей срочных и сложных дел…
— Значит, нет, — произнес Измайлов, глядя в окно.
— Но в конце сентября неделя французских фильмов, — многозначительно произнесла Гранская.
Наступило неловкое молчание.
— Не тяните за душу, Захар Петрович, — наконец попросила Инга Казимировна.
И Захар Петрович рассказал ей о том, какое отчаянное положение у Глаголева со зрением и что есть единственный, может быть, последний шанс лечь в Институт Гельмгольца, и было бы преступно, по-человечески недопустимо этот шанс ему не использовать…
— Не надо меня уговаривать, — сказала Гранская и невесело усмехнулась. — Кто согласится прослыть черствым, бесчувственным эгоистом… Когда принимать дела?
— А чего тянуть? Тем более, Глаголеву надо выезжать срочно… И хочу обратить ваше внимание, — сразу перешел к делам Измайлов, — на историю с неизвестным чемоданом. Ну, связанную с погибшим радиомастером Зубцовым.
— Знаю. Евгений Родионович делился, — кивнула Гранская.
Захар Петрович выложил ей свои соображения, которые в свое время высказывал Глаголеву.
В восемь часов вечера с минутами Инга Казимировна сошла с загородного автобуса у «Привала».
Рядом с ресторанчиком располагался кемпинг, где останавливались автотуристы, направлявшиеся на юг, к морю…
Гранская сразу увидела знакомую желтую «Волгу». Когда Кирилл приехал в первый раз на новой машине, Инга Казимировна посмеялась — несолидный цвет. Он сказал: «Под твои волосы…»
«Бедный Кирилл, — вздохнула Гранская, подходя к машине. — Мчался за тысячу километров, чтобы услышать сюрприз…»
Она заглянула в салон «Волги». Запыленная машина еще дышала теплом южных дорог. Водителя не было. На заднем сиденье — букет незнакомых экзотических цветов. В это время ее обняли за плечи крепкие загорелые руки, шею защекотала шелковистая борода.
— Кирилл, родной, — засмеялась Инга Казимировна, не пытаясь освободиться из объятий. — Кругом же люди…
Кирилл был в защитного цвета рубашке с закатанными рукавами, в выцветших джинсах и кедах. На голове — узорчатая узбекская тюбетейка. Кто бы мог подумать, что это — член-корреспондент Академии наук, доктор географических наук, профессор МГУ.
— Я голоден, как стая волков. — Кирилл потащил Ингу Казимировну в ресторанчик, не забыв, однако, прихватить цветы. — С пяти утра за рулем.
— Нас выгонят, — сказала Гранская. — У тебя вид свихнувшегося хиппи.
— Здесь ко всему привыкли, — успокоил ее Кирилл. — Туристы…
Официантка невозмутимо приняла у них заказ.
— И вазу для цветов, — сказал Кирилл.
Девушка в накрахмаленном кокошнике бросила взгляд на подвявшие крупные белые цветы, улыбнулась и принесла литровую банку с водой. Кирилл отделил ей часть букета, чем весьма смутил официантку, остальные цветы поставил в банку.
— Как Юрка? — спросила Инга Казимировна, глядя, как ее спутник, не дождавшись заказанных блюд, ест хлеб, густо намазанный горчицей и посыпанный солью.
— Юрка молодец. Уже ходит под землю…
— Это опасно?
— Это надо. И запомни: хочешь остаться ему настоящим другом, не задавай подобных вопросов. Он будет всю жизнь лазить по отвесным склонам, спускаться в пещеры, спать на морозе и ветру, заглядывать в пасть вулканам…
— Это обязательно?
— Нет. Но если он не будет этого делать, то станет кабинетной крысой, а не географом.
— Ясно, — кивнула Гранская.
Ей так захотелось запустить руку в жесткий бобрик волос Кирилла, взять в ладони его шершавое от солнца и ветра лицо, трепать кудрявую, мягкую бороду. И хотя Кирилл говорил, вернее, старался говорить жестко, его серые глаза, почему-то помолодевшие от черного загара, смотрели ласково и доверчиво.