Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II

Наивная вера Николая II в своих ставленников, подбиравшихся по принципу преданности, а не профессионализма, постоянно оборачивалась жестокой трагедией и для него, и для страны. В силу отсутствия деловых и моральных качеств они могли только разваливать, используя монаршее доверие в карьеристских, узкоэгоистических, меркантильных целях. Как говорится, доверяй, но проверяй! Николай II только доверял, а война проверила, показав лживость всех заявлений военного министра Сухомлинова о готовности России к войне. Врал царю не только Сухомлинов. Врали и другие поставленные Николаем II на высокие государственные должности. До последнего дня врал государю министр внутренних дел Протопопов, уверяя его в полном контроле над ситуацией в Петрограде накануне отъезда царя в ставку. Такое безграничное доверие своей креатуре можно объяснить и чрезмерной религиозностью Николая II, по-видимому, и в мыслях не допускавшего обмана со стороны своих министров. Святая простота! Чрезмерной религиозности может сопутствовать и чрезмерная наивность, способствуя искажению реальной действительности, реальной оценки событий и людей, их взаимосвязей и т. п. Ведь только веруя в реальную силу святых, мощей и прочий реквизит православия, Николай II был уверен в их возможности влиять на ход фронтовых событий. Иначе не объяснить, с какой целью в ставку зачастую посылались от царицы и других высокопоставленных лиц реликвии православной церкви в образах Песчанской иконы Божьей Матери (из Харькова) или Владимирской иконы Пресвятой Богородицы и других святых. На различных фронтах регулярно совершались обходы передовых частей с православной символикой и молебнами во славу русского оружия. Чудесами хотели отразить или поразить вооруженного до зубов противника. Видимо, царь был уверен, что стоит только с этими иконами объехать фронт – и враг падет ниц и, бросая траншеи и пушки-пулеметы, побежит прочь. О господи, какой век был на дворе?! А немец не бежал. Он поклонялся другому богу – богу войны: артиллерии, которая сметала все на своем пути, избавляя русскую солдатско-офицерскую массу от религиозных заблуждений своего монарха. Жаль только, что Николай II, по-прежнему мистически настроенный, вместо пушек и пулеметов продолжал слать иконы и телеграммы утешения. После страшного разгрома двух армий генералов Самсонова и Ренненкампфа под Сольдау он присылает главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу икону явления Божией Матери преподобному Сергию Радонежскому с евангельским утешением: «Будь спокоен: претерпевший до конца, тот спасен будет» (Миллер… С. 260). Иначе как идиотизмом подобную реакцию на разгром своих лучших гвардейских полков самсоновской армии не назовешь, и напрашивается вопрос: адекватен ли автор сих утешений? Не менее удивительна и ответная реакция великого князя Н.Н.: «В нашем положении его добрые слова – огромная поддержка» (Миллер… С. 260). Хотя чему удивляться, если сам главнокомандующий был не менее религиозен, чем Николай II.

Существенным личностным недостатком последнего русского царя было его слабоволие, роковым образом отразившееся на судьбах династии Романовых и Российской империи. Отсутствие властного характера у молодого наследника трона быстро сказалось на моральном состоянии дома Романовых. Не чувствуя узды Александра III, великие князья сплошь и рядом стали нарушать каноны царствующего дома, например, жениться на разведенных. Все это ослабляло семейные узы и дискредитировало царское семейство в глазах общественного мнения. Или взять проблему с Распутиным. Только слабовольный и мистически настроенный правитель мог допустить столь безграничное влияние неграмотного мужика-проходимца на царицу и состояние дел в государстве. Можно понять Николая II как отца, озабоченного неизлечимой болезнью наследника-сына и потому приблизившего Распутина ко двору для снятия кризисных состояний этой болезни. Но ведь во власти императора было ограничить вхождение Распутина во дворец только с подобными профилактическими целями и заставить его вести в столице более приличный образ жизни, не бросая тень на династию, пресекая на корню любые попытки «гипнотизера-лекаря» кому-либо протежировать и влиять на политику российского повелителя. Но слабовольный царь и властная царица, подпавшая под абсолютное влияние «Друга» (так между собой царь и царица величали Распутина), слабовольный царь и Распутин с огромной волей и огромной выдержкой (П. Жильяр, воспитатель царских детей)… И слабовольный, чрезмерно религиозный царь сам подпал под чары «святого черта», из-под которых не вышел до конца дней.