Пролейтесь, слезы…

– Потому что инстинкт все равно в конце концов проигрывает. Так со всеми живыми существами – с кротом, летучей мышью, человеком, лягушкой. Рано или поздно ты умираешь, и всему приходит конец. Но если ты любишь, если ты способен отойти на второй план и наблюдать…

– Я не готов отойти на второй план, – отрезал Джейсон.

– Отойти, раствориться и счастливо наблюдать, со спокойным ясным сознанием, высшей формой сознания, как живет тот, кого ты любишь…

– А потом тоже умирает.

– Это верно. – Руфь Раэ закусила губу.

– Поэтому лучше не любить – чтобы потом не мучиться. Даже животных, собак или кошек. Ты сама сказала: их любишь, а они умирают. Если смерть кролика так тягостна… – Он замолчал, потрясенный промелькнувшим в сознании ужасным видением хрустящих костей и крови, девичьих волос и страшных челюстей. Самого монстра он толком не разглядел, но собаке рядом с ним было просто нечего делать.

– По крайней мере можно скорбеть, – произнесла Руфь, пристально глядя ему в лицо. – Джейсон! Скорбь – самая сильная эмоция, которую способен испытать человек, ребенок или животное. Это хорошее чувство.

– Что же в нем хорошего? – грубо спросил Джейсон.

– Скорбь заставляет человека забыть о себе. Выйти из собственной скорлупы. К тому же нельзя испытать скорбь, если не было любви. Скорбь – это то, что остается, когда любовь уходит. Ты меня понимаешь, я знаю.

Просто ты не хочешь об этом думать. Таков завершенный цикл любви: любить, потерять, скорбеть, оставить и, наконец, полюбить снова. Пойми, Джейсон, скорбь – это сознание того, что ты остаешься один. А быть одному – предназначение каждого живого существа. Смерть – великое одиночество. Помню, я первый раз обкурилась марихуаны. Это был не косяк, а водяная трубка. Дым был такой приятный, что я не сообразила, сколько я выкурила. Неожиданно я умерла – не надолго, всего на несколько секунд. Весь мир, все ощущения исчезли. Причем это было не так, как если бы я просто осталась одна, потому что тогда все равно поступает информация от собственного тела. Исчезла даже тьма. Все прекратилось. Безмолвие. Ничего нет. Пустота.

– Наверняка в курево добавили какой-то дряни. В те времена многие так делали.

– Да. Мне повезло, я смогла вернуться. Самое невероятное – я ведь много с тех пор курила, но подобного больше не испытывала. Поэтому я и перешла на табак. Так или иначе, то, что я испытала, не походило на обморок, у меня не было ощущения, что я могу упасть, потому что падать было некуда и нечему, у меня не было тела… к тому же не было ни верха, ни низа. Все, в том числе и я сама, просто… – Руфь взмахнула рукой, – исчезло. Как последняя капля из бутылки. А потом пленку запустили снова. Опять начали показывать то, что мы называем реальностью. – Она замолчала и несколько раз затянулась сигаретой. – Я никому раньше об этом не рассказывала.

– Ты испугалась? – Руфь кивнула.

– Сознание бессознательного, если ты еще следишь за моей мыслью. Когда мы умрем, мы этого не почувствуем, потому что смерть и есть утрата всех ощущений. После того случая я не боюсь смерти. Но скорбеть – значит умереть и при этом продолжать жить. Другими словами, это самое сильное, самое абсолютное из всех доступных нам ощущений. Иногда… Я готова поклясться, что люди не созданы для таких вещей, это слишком величественно… Ты разрушаешься от переполняющих тебя эмоций. Но я хочу испытывать скорбь. Чтобы были слезы.

– Зачем? – удивился Джейсон. Он всегда стремился избегать подобного; и если оно начиналось, говорил себе: пора сматываться.

– Скорбь объединяет тебя с тем, что ты утратил, – сказала Руфь. – Это слияние. С любимой вещью или человеком, который ушел. Своего рода раздвоение – ты как бы уходишь, однако какое-то время следуешь за тем, что ты потерял. Помню, однажды у меня была любимая собака. Мне было тогда семнадцать или восемнадцать лет. Собака заболела, мы отвели ее к ветеринару. Нам сказали, что она проглотила крысиный яд; в ближайшие сутки станет ясно, выживет она или нет. Я пошла домой, около одиннадцати вечера, не выдержала и уснула. Ветеринар должен был позвонить утром и сообщить, пережил ли Хэнк эту ночь. Я проснулась в половине девятого и попыталась собраться перед звонком. Пошла в ванную, хотела почистить зубы… и вдруг увидела Хэнка. Он медленно, с достоинством поднимался по невидимым ступенькам. Пересек по диагонали всю комнату и исчез в правом верхнем углу. Ни разу не оглянулся. Я поняла, что он погиб. В этот момент зазвонил телефон. Ветеринар сообщил, что Хэнк сдох. Но я видела, как он поднимался вверх. Конечно, я испытала невыразимое горе, я перестала себя ощущать и последовала за ним, вверх по проклятым ступенькам.

Некоторое время они оба молчали.

– Потом, – продолжила Руфь, – горе отступает и ты возвращаешься в реальный мир. Но уже без того, кого любишь.

– Тебя это устраивает?