Пролетая над гнездом кукушки

— Великий милосердный Боже, прими двух этих бедных грешников в свои объятия. И держи двери открытыми для всех нас, потому что Ты — свидетель конца, полного, бесповоротного, фантастического конца. Я, наконец, осознал, что происходит. Это — наша последняя гулянка. Мы обречены отныне и навеки. Мы должны собрать все свое мужество перед решающим часом и лицом к лицу встретить нашу грядущую судьбу. На рассвете нас всех расстреляют. Сотня миллилитров на каждого. Мисс Рэтчед выстроит нас вдоль стены, где мы встретимся с ужасным человеком с короткоствольным ружьем, которое он станет заряжать милтауном! Торазином! Либриумусом! Стелазином! И при взмахе ее шпаги, ба-ах! Они нашпигуют нас транквилизаторами вплоть до потери существования.

Он привалился к стене и сполз на пол, пилюли выпали у него из рук и заплясали во всех направлениях, словно красные, зеленые и оранжевые жуки.

— Аминь, — сказал он и закрыл глаза. Девушка на полу разгладила юбку над своими длинными натруженными ногами и посмотрела на Сефелта, который все еще ухмылялся и подергивался в конвульсиях рядом с ней под светом фонарика:

— Никогда в жизни даже близко не испытывала ничего подобного. Даже наполовину.

Речь Хардинга если не отрезвила народ, то, во всяком случае, заставила всех осознать серьезность того, что мы делаем. Ночь была на исходе, и кое-кому стали приходить в голову мысли об утреннем прибытии персонала. Билли Биббит и его девушка заметили, что уже пятый час, и, если все путем и если остальные не возражают, они хотели бы, чтобы мистер Теркл открыл им изолятор. Они прошествовали туда через арку из сияющих лучей фонариков, а все остальные направились в дневную комнату, чтобы посмотреть, не следует ли там немного прибраться. Теркл окончательно вырубился после того, как вернулся из изолятора, и нам пришлось закатить его в дневную комнату в кресле на колесиках.

Пока я шел за ними следом, до меня неожиданно дошло, что я пьян, по-настоящему пьян, что голова моя пылает, что я ухмыляюсь и шатаюсь от выпитого, — в первый раз со времен армии, что я напился вместе с дюжиной ребят и парочкой девчонок — прямо здесь, в отделении Большой Сестры! Пить, и бегать, и смеяться, и ухаживать за женщинами прямо в центре самого непобедимого оплота Комбината! Я стал вспоминать прошедшую ночь, то, что мы делали, и почти не мог себе поверить. Мне понадобилось все время напоминать себе, что это происходило на самом деле, что мы сделали это. Мы просто открыли окно и впустили все это сюда, как впускают свежий воздух. Возможно, Комбинат и не был всемогущим. И кто остановит нас, кто запретит нам сделать все это снова, теперь, когда мы поняли, что можем? И кто удержит нас от того, чтобы делать что-то другое, все, что нам хочется? Я пришел в такое хорошее расположение духа, думая обо всем этом, что издал радостный вопль и схватил Макмерфи и Сэнди, которые шли впереди меня. Я сгреб их обоих, держащихся за руки, и бежал всю дорогу до дневной комнаты, а они вопили и пинались, словно дети. Я чувствовал себя превосходно.

Полковник Маттерсон снова поднялся с постели, с ясными глазами и полный нравоучительных уроков, и Скэнлон отвез его обратно в кровать. Сефелт, Мартини и Фредериксон заявили, что они лучше тоже отправятся баиньки. Макмерфи, я, Хардинг, девушка и мистер Теркл остались, чтобы прикончить сироп от кашля и решить, что теперь делать со всем этим бардаком, который мы устроили в отделении. Мы с Хардингом вели себя так, словно были единственными, кто по-настоящему беспокоился об этом; Макмерфи и большая девушка просто сидели там, тянули сироп, и улыбались, и потихоньку пожимали друг другу руки в темноте, а мистер Теркл отрубился и заснул. Хардинг сделал все возможное, чтобы пробудить в них совесть.

— Это всецело твоя вина, что данная ситуация стала исчерпывающе запутанной, — сказал он.

— Трепло, — отозвался Макмерфи.

Хардинг хлопнул рукой по столу:

— Макмерфи, Теркл, похоже, вы не понимаете, что произошло здесь сегодня ночью. В отделении для душевнобольных, в отделении мисс Рэтчед! Вони будет просто… выше крыши!

Макмерфи укусил девушку за мочку уха. Теркл кивнул, открыл один глаз и сказал:

— Это правда. Завтра она нам устроит, точно.

— Однако у меня имеется план, — не унимался Хардинг.

Он поднялся на ноги, сказал, что Макмерфи, очевидно, зашел слишком далеко, чтобы лично справиться с ситуацией, так что кто-то еще должен взять это бремя на себя. И пока говорил, он выпрямлялся все больше и трезвел на глазах. Он говорил серьезным настойчивым голосом, а его руки двигались, рисуя в воздухе подтверждения словам. Я был рад, что он здесь и что он возьмет все на себя.

Его план состоял в том, что мы должны связать Теркла и сделать вид, будто Макмерфи оглушил его, связал с помощью, ну, скажем, полос разорванной простыни, отобрал у него ключи, вломился в аптеку, разбросал лекарства, устроил разгром среди папок, чтобы позлить Большую Сестру, — в это она поверит, — а потом отпер решетку и сбежал.