Пролетарское воображение. Личность, модерность, сакральное в России, 1910–1925

Михаил Герасимов продемонстрировал особенно сложный и неоднозначный подход к женщине и городу в своем стихотворении «Монна Лиза» 1918 года [Герасимов 1918d] (его на Первом Всероссийском совещании пролетарских писателей в мае 1920 года Александр Богданов раскритиковал как образчик «слишком туманной» манеры письма, которой увлекаются пролетарские писатели)[355]. В центре поэмы – три женские фигуры. Первые две – хорошо знакомые образы: фабричная работница и городская проститутка. Первая, которой посвящено и отчасти адресовано стихотворение, – девушка, которая пришла на оружейный завод, «к нам поступила на завод», «вся – жизнь, вся – смехоструйный хоровод». На заводе ее душа чахнет: «но лепестки твои истлели / в железном зареве горнил», «ты, как и мы, сжимаешь крылья / и скорбные свои глаза, / пороховой покрылась пылью / их огневая бирюза». Проститутка – вторая женская фигура. Проституток автор сравнивает с «обескрыленными чайками»[356]. Стоя у Екатерининского канала в Петрограде, лирический герой вглядывается в воду: в ней отражаются проститутки, собравшиеся неподалеку. Друг за другом следуют мысли о самоубийстве, сексуальности, порочности и святой чистоте.

Хотелось бы душею слиться
Там в искрометной глубине,
Где нарумяненные лица
Дробятся в неживой волне.
И плещет шопот: «милый, милый»!
Охрипший голос жалко звал —
И чайкой раненой безкрылой
Скользит в проржавленный канал.
Вы мне – безгрешные Мадонны,
Я обездоленных любил,
У Александровской колонны
Вас также город пригвоздил.
Как горьки страстные призывы
И взмах разбитого крыла,
Когда в полях вселенской нивы
Заря свободы расцвела.
Ночное небо ало-сине,
Душа в объятьях красоты,
А вы на петроградской тине
Отравно-желтые цветы.

Третий и наиболее важный персонаж – Мона Лиза Леонардо да Винчи, мадонна. Автора особенно занимает ее печальная, загадочная и завораживающая улыбка, ее лицо чудится ему повсюду: в дыме заводских труб, в фабричных окнах, в поблескивании станков, в синих блузах рабочих, в «граните моей тюрьмы», в пламени печей, на запрокинутых грязных лицах рабочих, на могилах.

Венчально на заре вечерей,
Лицо Джоконды расцвело
Венок из роз, венок из терний,
Воздет на ясное чело.

[Герасимов 1918d]

В этой намеренно неоднозначной и загадочной поэме Герасимов нарисовал сложный образ женщины в современном городе (и то, как мужчина воспринимает ее и собственную гендерную идентичность). Клишированный образ невинной деревенской девушки, чьи жизненные силы и достоинство увядают в городе, на фабрике, сочетается с двойственным отношением – сочувствием и отвращением – к проститутке, с чувственным желанием и страхом осквернить себя и наиболее замысловато – с образом трансцендентной вселенской женственности, намек на которую присутствует в каждом женском персонаже. По сути, поэма пронизана отголосками мистической концепции Вечной женственности (известной русской интеллигенции), которая воплощает в себе и духовную мудрость, и чувственность, а также связана с религиозными представлениями (широко распространенными) о непорочности, любви, доброте и страданиях Матери Божьей[357]. Здесь, как и в других трактовках образа городской женщины, который долгое время служил ориентиром моральной оценки городской и фабричной жизни, смыслы сохраняли раздвоенность, о чем сожалел Богданов.

«Грохот железа»