Пролог

- Пожалуй, я хотел бы стать пивоваром, - сказал он. – Вы берете учеников, Чейн-Лу? 

Пандарен смутился. Отшельники, какими мастерами своего дела они не были, не имели права брать учеников. Чейн-Лу еще не знал, что Джайна твердо решила положить конец этой традиции. 

- Кажется, твое отсутствие, Хайди, не прошло незамеченным, - вновь спасла пивовара от ответа Джайна.

- Вряд ли это из-за меня, - протянул медвежонок. - Должно быть, это из-за странного неба. Или они узнали, что дети моря вернулись. 

Круглые окошки во всех домах пандаренов источали яркий свет. Рассвет так и не вступил в свои права на этом лишенном красок небосводе, сизые сумерки раннего утра застыли над Пандарией. Возможно, Хайди был прав. Вряд ли Хейдив поднял бы на ноги все селение только из-за исчезновения сына, и необъяснимое природное явление было только на руку неудачливому влюбленному. 

Их сразу заметили. 

- Хайди! – послышался крик Шайи. – Хейдив, вот он! Идет! 

- Не стоило даже надеяться, что из-за какого-то неба пандаренка будет меньше волноваться о сыне, - отметил Чейн-Лу. 

Шайя неслась вниз по холму первой, а за ней устремились, кажется, все остальные жители Пандарии. Джайне еще не доводилось видеть их всех разом. Черно-белое море окружило их, мамы-пандаренки всхлипывали, подбадривая взволнованную Шайю. Хейдив-Ли окружали суровые папы-пандарены, от одного вида которых с Хайди слетела вся его спесивость, он смирился со своей участью, приняв раскаявшийся вид и прижав черные уши к макушке. 

- Хайди! – прогремел Хейдив-Ли, но звучание другого голоса заставило Хейдива подождать с наказанием старшего сына. 

- Что он делает здесь? 

От звучания этого голоса Чейн-Лу приобрел такой же смиренный вид, как и провинившийся Хайди. Кейган-Лу, опираясь на неизменный посох, остановился среди других пандаренов, не дойдя до брата с десяток шагов. Другие жители Пандарии не держались на почтительном расстоянии от отшельника-пивовара, в отличие от его брата. 

- Чейн-Лу согласился проводить меня, - ответила великовозрастному пандарену Джайна. 

Великовозрастный пандарен не сводил с брата холодного взгляда. 

- Тебе здесь не место, Чейн-Лу. 

Джайна не могла поверить собственным ушам. Фамильную приставку употребляли в знак уважения, обращаясь к взрослым или мало знакомым пандаренам. Назвав брата полным именем, Кейган-Лу почти отрекся от него, давая понять, что их ничто не связывает. 

- Не могу поверить, что пандарены способны на такую жестокость! - Воскликнула в воцарившейся тишине волшебница. - Вы способны убить собственного брата, Кейган-Лу? Так сделайте это прямо сейчас. Потому что дети моря вернулись на берега Пандарии, и если Чейн-Лу вернется в свою хижину, его жизнь будет недолгой. 

Худенькая пандаренка, кутавшая узкие плечи в темную вязаную шаль, выступила вперед. Если другие отводили глаза от отшельника, да и он сам не особенно старался встречаться с ними взглядом, то стройная пандаренка ни на мгновение не отводила от Чейн-Лу глаз. Казалось, она видит только его, и даже странное небо над головой не заслуживает ее внимания.

- Чейн-Лу понес свое наказание, - тихо сказала пандаренка. – Его проступок не обернулся для Пандарии разоблачением, как мы того боялись. Думаю, века отшельничества послужили для него хорошим уроком. Если леди Джайна говорит правду, пандарены должны забыть старые обиды и объединиться против морского народа. Раз уж здесь собрались все, я прошу о том, чтобы Чейн-Лу вернулся в селение. 

Тихо, одна за другой поднимались в воздух черно-белые лапы. Вверх по слону, туда, где стояли остальные, тихий шепот пересказывал происходящее, и как потревоженные огненные мотыльки, взмывали вверх факелы. Века прошли с того дня, когда пандарены проголосовали за исключение Чейн-Лу из своих рядов за путешествие вне времени, за нависшее над Пандарией разоблачение. Пандаренка была права в том, что пивовар понес достаточное наказание. 

Бегло оглядев притихшие черно-белые ряды, Джайна поняла, что не было нужды пересчитывать голоса. Чейн-Лу был прощен жителями Пандарии. 

Но пивовар не смотрел на волшебницу, его не интересовало количество поднятых рук, он видел перед собой только ее - ту, что беззвучно плакала, спрятав лицо в белых ладонях. 

Отшельникам запрещалось иметь семьи, и пивовару-отшельнику только и оставалось, что варить из серебристого меда пиво. Ведь ему нельзя было и думать о том, чтобы преподнести серебряные соты своей избраннице.