Пролог (Часть 1)

«В присутствии свидетелей к сему приложил руку апреля пятого дня, в год Нашего Властителя девятнадцать сотен шестьдесят восьмой и независимости Соединенных Штатов Америки год 192-й… Линдон Б. Джонсон» (из приказа президента США о введении особого положения в Вашингтоне).

* * *

Неподвижное, тяжелое, оплывшее лицо мэра города Чикаго на весь экран телевизора. Мэр специально объявляет о введении комендантского часа в городе Чикаго. ЛиЦам до 21 года воспрещается появляться на улицах после семи часов вечера и до шести часов утра.

Соединяются провода электропередачи. Искры. Падает столб. Диктор: «В Чикаго не работают телефоны…»

Ночью я еду в нью-йоркский Гарлем. По сравнению с пожарами Вашингтона здесь относительно спокойно. Всего несколько горящих зданий, несколько десятков разбитых витрин, разграбленных магазинов.

Но я никогда не видел здесь такого количества народа. Даже днем. Даже в часы пик.

Вдоль 125-й улицы догорает несколько зданий. Идет дождь, асфальт скользкий. Больше всего я боюсь задеть кого-нибудь машиной. Её тогда перевернут и сожгут в считанные минуты…

* * *

…Утром следующего дня в Гарлеме уже убирают мусор, разбитые стекла, хозяева магазинов наблюдают, как рабочие прибивают на место сорванные с витрин тяжёлые металлические решетки. После тревожной, но сравнительно «благополучной» ночи у полицейских неплохое настроение. Они улыбаются. Один кричит мне: «Янки, гоу хоум!» Это шутка. Убирайся; мол, белый американец, подобру-поздорову из Гарлема. И он смеётся своей шутке.

Другой вполне серьезно предлагает:

— Если хотите, я буду вас сопровождать.

— Ничего, спасибо.

— Ну, как знаете. Тут корреспондентов вообще-то не особенно жалуют.

Это действительно так. Раза два мне кричат:

— Не спрячешь свою поганую камеру, разобьём!

Я нацеливаюсь фотообъективом на разрушенное здание.

— Эй, мистер, — насмешливо кричит мне старый негр в шляпе с красным, перышком. — Этот дом всегда был таким. Вчера сожгли вон тот…

И вокруг смеются.

…Полицейским привезли кофе в картонных стаканчиках и треугольные бутерброды в запотевших полиэтиленовых пакетиках. Красивые бутерброды — белый хлеб, сиреневая ветчина и зелёный листик салата. Немного неудобно есть — на одной руке палка на ремешке из сыромятной кожи, на другой — висит стальная каска. Но никто не снял с руки каску. Никто не положил в. сторону длинную деревянную дубинку.

…Солнечный день. Двое пожилых джентльменов в шляпах, в темных костюмах сидят на скамеечке в самом центре перекрестка на крохотной ленточке сквера. Один держит под подбородком сделанный из тонкой жести блестящий отражатель — это для того, чтобы солнечный свет равномерно падал на лицо. Отражатель похож на забрало, снятое со средневекового рыцаря из музея Метрополитен, надраенное до блеска. Другой джентльмен медленно и со вкусом распечатывает сигару. Продолжает начатую уже фразу.

— …Политическая борьба — это я понимаю, мог бы понять. Но ведь все, что произошло, это просто грабёж, бандитизм, хулиганство!..

Рыцарь, не открывая блаженно прищуренных глаз, сдержанно кивает, стараясь не расплескать солнечные лучи.

И вдруг взрывается парень, который стоит здесь рядом и ждёт зелёного света, чтобы перейти улицу.

— А как же им ещё протестовать?! Как ещё?! Что — словами вас убеждать?!

Только что говоривший джентльмен вздрагивает, но, овладев собой, будто бы не замечая парня, молчит, языком приклеивая к сигаре отставший табачный лист.

А парня уже одёргивает стоящая рядом с ним девушка:

— Зачем ты? Разве не видишь, с кем имеешь дело?

Зелёный свет. Парень и девушка, переходят улицу. А джентльмен, облизав сигару, произносит укоризненно:

— А ведь бе-е-лый человек!

Его молчаливый собеседник с рефлектором на шее снова кивает аккуратно, чтобы не расплескать солнце, чтобы, загар был ровным.

* * *

Джим Гаррисон, окружной прокурор Нового Орлеана, сказал мне: «У американской мафии существует, приём. Чтобы отвести от себя подозрения и отвлечь внимание публики, убийца устраивает своей жертве пышные похороны. Очень пышные. Люди смотрят, люди любуются, люди восхищаются, даже завидуют. Громкие, роскошные похороны — вот чём удовлетворяют публику. После таких похорон уже никому ничего не нужно. И убийцу искать не обязательно…»

Кингу были устроены очень пышные похороны.

Голоса из гетто

То, что вы сейчас прочтёте, написано детьми. Мальчиками и девочками, живущими в Нью-Йорке, в. той его части, которая называется Гарлем. В Нью-Йорке два Гарлема: просто Гарлем и испанский Гарлем. В «просто Гарлеме» живут американские негры. В испанском Гарлеме — белые и чёрные пуэрториканцы. Разницы между этими районами нет никакой. Их ещё называют — гетто.

В официальных американских бумагах, правда, это слово предпочитают не употреблять. Там есть более аккуратные выражения: «район, лишённый преимуществ» и «внутренний город». Районов, «лишённых преимуществ», в Нью-Йорке много: Южный Бронкс, Восточный Бруклин, Бауэри, Джамайка, Бедфорд и т. д. Их много и по всей Америке.

О гетто в Нью-Йорке часто писали. Очень часто умно и искренне писали.