Промелькнувший метеор (книга 1)

— …Чингиз вошел в юрту в полдень, в обеденный час. Кошма, прикрывающая сверху юрту, была откинута, и в широкое отверстие проникали лучи полуденного солнца. В юрте было светло, как в степи.

Чингиз сразу увидел Улпан, алевшую майским маком на белом шелке занавеса. Может быть, он так и не отвел бы от нее глаз, так и забыл бы, что он явился сюда отдать приветствие Есенею. Но Абы вовремя и громче, чем было положено, приветствовал хозяина. Хитрый Абы мгновенно оценил обстановку и отвлек внимание Чингиза от красавицы. И Чингиз, сообразивший, что надо вести себя достойно и прилично, подавил растерянность, приложил правую руку к груди и молвил с легким вежливым поклоном:

— Ассалаумалейкум!

Впрочем, Есеней оказался зорче, чем предполагала Улпан. Чересчур пристальный взгляд Чингиза, брошенный на жену, не прошел для него незамеченным. И поэтому он молча протянул руку Чингизу, не ответил на приветствие.

Почувствовал себя неловко и сам Чингиз. Беседа не ладилась. Он поглядывал то на Есенея, то на Улпан. Молчал и Есеней, угрюмо опустив глаза, пока, наконец, не догадался приказать джигитам нести угощение.

В таких случаях не подают обильную еду — обед готовится для гостевой юрты, ограничиваются кумысом.

Отпробовали в молчании.

Чтобы как-то сгладить неловкость, первым заговорил Чингиз, уже пришедший в себя. Он коротко рассказал о цели своего путешествия.

Есеней никак не высказал своего отношения, протянув безличное:

— А-аа!

Снова наполнили кесе, снова выпили. Разговор не клеился.

— Я спешу, Есеке, в Кусмурун. Завернул к вам, чтобы вас поприветствовать. И с вашего разрешения пойду в гостевую юрту.

Есеней равнодушно согласился и продолжал сидеть так же хмуро, не поднимая глаз.

Обернувшись у выхода, Чингиз еще раз задержал долгий взгляд на Улпан. Она разрумянилась еще жарче. Она была такой чуждой этой скучной натянутой обстановке, этому грузному и уже старому угрюмому человеку. Ее живые глаза встретились с глазами Чингиза: «Свидимся ли мы еще? И если нет, то прощай, прощай».

В эту самую секунду Есеней опять посмотрел на них. «Ишь ты, переглядываются», — с ревнивой злобой приметил он и тут же решил отказаться от своего первого намерения поговорить и попировать с Чингизом в гостевой юрте. Об этом своем решении он сообщил не сейчас, а потом, сославшись на недомогание.

Но глаза двух молодых людей уже встретились. И ничего поделать было нельзя.

Когда гости отдалились от юрты Есенея, Чингиз не выдержал:

— Абеке мой, ответь, пожалуйста, мы видели сейчас ангела или человека?

— Я думаю, человека, — отвечал невозмутимый Абы, отличавшийся к тому же в этих делах вполне практической сметкой.

— Но как мне дотянуться до этого ангела своими руками?

Абы, уверенный, что до любой женщины дотянуться не так уж сложно, прямо не ответил на вопрос и начал набивать себе цену, рисуя всяческие препятствия на пути к Улпан.

— Право, не знаю как. Трудно, должно быть. Есеней лёг на дороге как старый черный верблюд. Слышать я о нем слышал, но вижу в первый раз. Ну и глыба! Ну и чудище! Ну и громадина! С какой стороны на него ни посмотришь — удивляешься да и только. Ты посмотри на его грудь. Ну чем не торба, набитая дорожными припасами. Голова ни дать ни взять — настоящий казан. А шея, как у быка! Но и нос и отвисшая нижняя губа — это у него от верблюда. И взгляд, как у разъяренного верблюжьего самца. А бородавку ты видел на подбородке? А лицо? Все в рябинках…

Абы так разошелся, что его нельзя было остановить. И хотя Чингиз примерно так же представлял себе Есенея, ему сейчас не хотелось о нем думать. И как только может его терпеть Улпан! Ее облик вытеснил из мыслей Чингиза все остальное. Он должен с ней встретиться. Встретиться во что бы то ни стало. И поэтому султан равнодушно слушал своего туленгута. Наконец ему надоела его болтовня.

— Хватит, Абы, давай о другом!

— А о чем ты хочешь говорить? — спросил Абы, прекрасно понимая, к чему клонит его хозяин.

— Как мне увидеть Улпан, как мне ее заполучить?

Абы сощурился, вздохнул:

— Нелегкое это дело. И знаешь, кто в этом виноват?

— Кто же, кто?

— Ты сам виноват, мой торе.

Чингиз уставился на Абы с недоумением:

— И в чем же я виноват?

— Ах, Шиге-жан! Только ты перешагнул порог юрты Есенея, так и воззрился на его токал. Будто никогда не видел баб. Старый волк мигом приметил это. Вот он и надулся. Мулла говорил — за одним человеком бредут сорок шайтанов. Ну, а за этой токал все сто. Позабыл ты осторожность, торе. Все сибаны, от младенцев-ползунков до стариков, следят за каждым ее шагом. Не так-то легко провести старого волка.

— Я согласен с тобой. Ты прав, Абы. — В каждом слове Чингиза звучали огорчение и мольба. — Но тебе и не такие узлы приходилось распутывать. Помоги, Абеке!

Абы поартачился вначале, но потом обнадежил своего султана:

— Не огорчайся! Что-нибудь придумаю. Испытаю судьбу. Но если уж ничего не получится — смотри, не ругай!

— У тебя непременно получится, — повеселел Чингиз.

— Наступят сумерки — приступлю к делу. Не вздумай меня искать, пока не вернусь.