Я вернулся к костру и с ходу дал пинка одной женщине. Если я дебил, то и поведение должно соответствовать этому диагнозу. Женщина заскулила и отскочила от меня. При ее мускулатуре она могла бы просто задушить меня в объятиях или играючи сломать руку. «Раз я "За", мне все можно», — с этой мыслью я подошел к Санчо и после десятиминутной возни развязал ему руки. Увидев устремленные на меня взгляды, я на всякий случай громким «За!» напомнил, что с дурака спроса нет.
Даже Санчо вел себя странно, словно это не я, а кто-то другой был перед ним. Я потянул подростка к костру и снова пнул дикарку, которая успела пристроить свою метровую задницу у костра.
— Кушай, Санчо, — сказал я.
Парень, не притрагиваясь к мясу, смотрел на меня круглыми глазами. «Что-то тут не то, почему он так странно смотрит на меня? Надеюсь "За" не означает половое извращение, уж слишком с нескрываемым отвращением и боязнью все на меня смотрят».
— Ял (еда, кушай), это я Макс, — вложил я в голос всю проникновенность, на которую был способен.
— Макш, еда, — проговорил неандерталец, приходя в себя.
— Ха (да), Макс, — еще раз повторил я, чтобы парень успокоился и начал есть.
Санчо накинулся на еду, оглядываясь на дикарей, которые расположились на отдых неподалеку.
Мне очень хотелось знать, что означает «За». Сидя у костра, я перебирал варианты. Похоже, это какое-то состояние или диагноз, при котором человек становится неприкосновенным, возможно потому что…
«Одержим духами», — внутренний голос проявил себя после долгого молчания. Это можно было проверить, хотя и был риск поставить на кон свою жизнь. Без всякого предупреждения я опрокинулся на спину и стал рычать и выгибаться, имитируя приступ эпилепсии.
— За, — прошелестело в пещере, и всех моментально сдуло к выходу.
Даже Санчо рванул вместе с дикарями, бросив недоеденный кусок мяса. Все стало на свои места. Даже в двадцать первом веке есть народы, считающие эпилепсию одержимостью бесами, джиннами и прочей нечистью. Что говорить о дикарях, которые, похоже, испытывают суеверный страх перед такими людьми.
Закончив «припадок», я начал вставать, когда мой взгляд пересекся с кроманьонкой, которая, клянусь Богом, улыбалась уголками губ. Ее не обманул мой спектакль, и она давала понять, что раскусила меня.
Я подмигнул девушке и окончательно «пришел в себя», отметив, что кроманьонка весьма мила на мордашку и фигурка её тоже весьма зачетная. В отличие от неандерталок, она не сбрасывала шкуру, и поэтому у меня не было возможности оценить все выпуклости. Увидев, что приступ прошел, и За становится нормальным, Санчо первым подошел к костру. За ним тихо приблизились остальные. Наступившую тишину нарушало лишь громкое чавканье. Мой взгляд периодически задерживался на шоколадной девушке, в ней было что-то такое, что привлекало.
Когда женщины закончили трапезу, мужчины зашевелились. Племя, похоже, долго было в пути, и поэтому не было времени для плотских утех. Всех троих неандерталок увели на несколько метров от костра и стали пользовать, абсолютно не стесняясь друг друга. Кроманьонка сидела, сжавшись в комочек, но ее, к моей радости, обходили вниманием. Трехмесячное воздержание давало о себе знать, и я размышлял, имеет ли "За" право на женщину, или потом и ее будут считать "За"?
Вода в пещере была, кроме того прямо у входа навалило сугробы, поэтому отмыть девушку до приемлемого состояния, не составило бы труда. С другой стороны, я боялся перегнуть палку, одержимость одержимостью, но кто знает, какие могут быть последствия, если перейду черту.
Чтобы проверить, насколько я свободен в своих действиях, я пошел к выходу. Никто меня не остановил. Но, выйдя на площадку, я сразу заскочил обратно. Это в пещере, нагретой костром и десятком тел, температура была относительно комфортной. На улице же стоял холод не меньше минус двадцати. При такой температуре надо одеваться с ног до головы, и простая накидка из заячьих шкурок уже не могла дать необходимого тепла.
На дикарях тоже были шкуры в виде накидок, более того — их ноги были без обуви. Но они откуда-то пришли при таком холоде? Или же похолодало после. В любом случае, делать плот в таком собачьем холоде я нее собирался.
Вождь поднялся со своего места и направился в сторону кроманьонки, которая задрожала, поняв замысел неандертальца. Это было не мое дело, но воспитание не позволяло мне оставаться в стороне. Не надеясь на особый успех, я встал между девушкой и вождем:
— За, — заявил я решительным голосом, смотря дикарю в глаза.
Целую минуту дикарь смотрел, не отводя от меня взгляда. На его лице были написаны все чувства, но все равно — страх перед одержимым оказался сильнее. Недовольно рыгнув, вождь отшвырнул одного из мужчин, который занимался сексом с неандерталкой, и пристроился сам.