Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

Курчатов, однако, настаивал на своем. Всего десять человек, правильно, но это те, кто уже трудится в ядре. А сколько приступивших к исследованиям? А сколько желающих приступить? И разве нельзя пригласить иностранцев, уже прославленных своими открытиями и теориями? Того же Жолио из Парижа, Чадвика и Дирака из Англии, Ферми и Разетти из Рима, Гайзенберга из Германии, Паули из Швейцарии; может быть, — и сам Эрнст Резерфорд и Нильс Бор согласятся приехать. Почему не попытаться?

— Человек пятьдесят приедут, — уверенно предсказал Курчатов. — И докладов пять — восемь заслушаем. А чего еще желать?

Иоффе поддержал Курчатова. У Иоффе была слабость к представительным собраниям, он устраивал уже не один съезд физиков. Ученым нужно встречаться, обмениваться мнениями, без встреч и дискуссий открытий не совершить: хорошо организованная конференция стимулирует дух творчества! Создание атмосферы увлечения физикой Иоффе считал своей обязанностью.

Одно смущало его. Время было трудноватое. В прошлом году в стране случился недород, нормы выдач по карточкам были скудные. А за кордоном нарастала тревога. В Германии к власти пришли нацисты, из этой страны, мирового центра физической науки, бегут ученые. Там совершаются дела, в возможность которых еще вчера никто не поверил бы, — на площадях жгут костры из книг, ораторы на митингах порочат великих ученых, на сценах театров ставятся пьесы, где герои орут, что, слыша слово «культура», они хватаются за пистолет. Из естественных наук наибольшей травле подвергается физика, особенно теория относительности. Время ли приглашать на дружескую конференцию ученых из охваченной нацистским безумием Германии?

Иоффе поехал со своими просьбами и сомнениями в Смольный. Киров, руководитель ленинградских большевиков, всегда охотно помогал науке. Он успокоил академика. Конференцию созывать можно осенью — зреет богатый урожай, продовольственное положение в этом году значительно улучшится: 80—100 гостевых пайков выделим. И что приглашаете иностранцев — хорошо. В Германии мракобесы открыли гонение на прогрессивную науку. Пусть же весь мир на примере ленинградской конференции физиков увидит, как уважают науку в стране строящегося социализма. А с чем выступят наши ученые? Есть ли работы на уровне заграничных? Можно ли похвастаться успехами в физике, как все мы законно гордимся производственными и социальными успехами нашей первой пятилетки?

Иоффе старался ничего не приукрашивать и не умалять. Мы лишь начинаем исследования ядра. Кое-что из работ теоретиков уже привлекло внимание за границей. В экспериментальной же науке пока повторяем западные работы, своего оригинального еще не создано, если не считать космических лучей. Кстати, скоро у нас полетят стратостаты, их задача — изучение тех же космических лучей на больших высотах. Эксперимента, подобного полету наших стратостатов, за рубежом никто не ставил. В целом, однако, наша ядерная наука — вся в будущем. Западные ученые пока впереди нас.

— Короче, догнать и перегнать! — с улыбкой повторил Киров главный лозунг первой пятилетки. — Можете рассчитывать на нашу поддержку.

Иоффе информировал «группу по ядру», что конференция разрешена. Курчатов, председатель оргкомитета, рассылал приглашения в другие города и за рубеж, договаривался о номерах в гостиницах для гостей, получал разнарядки на продукты, готовил талоны в столовую. Иваненко поехал в Москву просить валюту для иностранцев.

Не все приглашенные из-за рубежа согласились приехать. Немцы ответили вежливым отказом — отправляться в Советский Союз при нынешних условиях в Германии было страшновато. Резерфорд и Бор готовились к очередному Сольвеевскому конгрессу в октябре, тоже посвященному проблемам атомного ядра. Чадвик и Паули были заняты неотложными работами. Ферми в Америке читал лекции. Иностранцев все же было немало. Из Парижа приехали Фредерик Жолио и теоретик Френсис Перрен. Из Лондона прибыли Л. Грей и Поль Дирак, предсказавший существование позитрона, — после открытия этой частицы он стал знаменитостью. Из Праги был Бек. Активную школу римских физиков представлял Франко Разетти, автор эксперимента, вызвавшего «азотную катастрофу». Из Цюриха примчался Виктор Вайскопф, недавний оппонент Иваненко. Это были почти все — молодые люди, еще не корифеи, но с именами, уже известными специалистам.

Если иностранцев было все же меньше, чем планировалось, то энтузиазм своих не только удивил, но и обеспокоил. Курчатов уверял, что человек пятьдесят прибудут, и его надежды казались фантастическими. А откликнулось почти 170 человек. Иоффе опять поехал в Смольный, там опять пошли навстречу физикам — увеличили число продовольственных пайков, добавили мест в гостиницах. Правда, жаждавшие ехать на конференцию почти все объявляли себя слушателями, а не докладчиками. Ленинградцы взялись прочитать четыре доклада, два — харьковчане, шесть докладов пообещали гости из-за рубежа. Иоффе с удовлетворением отметил, что половину сообщений все же сделают наши физики — для начала работы в новой области не так уж плохо!