Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

— Давайте подведем итоги, Сергей Васильевич, — хмуро сказал Хлопин. — Думаю, вам незачем просвещать меня в специфике распада урана. Кое-что и я в этой области сделал, как вам, конечно, ведомо. Так что не уговаривайте меня заниматься моим же делом. И вы получили мое январское письмо, где я наметил, какие исследования по урану надо вести и каких работников для этой цели могу выделить. Не совсем понимаю, чего вы теперь от меня хотите?

Кафтанов поеживался. Разговор получался трудней, чем он предполагал. Кафтанов осторожно сказал:

— Да, письмо ваше… Очень дельное, конечно. Но почти все в этой программе взяли себе физики. Все, непосредственно относящееся к урану…

— Чего же требуют от меня?

— Девяносто четвертый элемент, Виталий Григорьевич. Столько ему значения придают физики…

Хлопин сухо ответил:

— И правильно делают, что придают огромное значение. Но его нет, уважаемый Сергей Васильевич, ни в одном природном материале нет. Он пока не имеет даже названия, если только американцы, которые, вероятно, его уже создали, не дали ему на правах первотворцев наименования…

— Наши физики говорят…

— …что они создадут девяносто четвертый элемент в своих атомных котлах, которых пока тоже нет? Так? А нам, радиохимикам, остается только выделить его из смеси других элементов, очистить, подсушить и вручить в пакетиках физикам для изучения? Задачка на уровне учебника качественного анализа Тредвелла для студентов первого курса химфаков. Вам так рисовали картину физики?

Кафтанов захохотал. Смех вырвался как бы из всего его огромного тела, он смеялся громко, мощно, тряся плечами, пристукивая руками по столу и так заразительно, что Хлопин тоже заулыбался.

— Нет, — сказал уполномоченный ГОКО, отсмеявшись, — физики говорят по-другому. Точное определение девяносто четвертого — труднейшая задача, с нею лишь академик Хлопин может справиться. Вот так они говорят.

Хлопин рассеянно смотрел в окно.

— Болен я, Сергей Васильевич! — сказал он. — Столько лет вожусь с радием, с ураном… Элементы, отнюдь не оздоравливающие организм. А эти, еще неизвестные? Хорошего не ждать… Дело ведь не ограничится микрограммами, те сравнительно безопасны. Нет, счет пойдет на граммы, на килограммы… Один французский король сказал: после меня хоть потоп. Потоп будет при нас, на нас, потом — ясная погода. На нашем опыте установят нормы безопасности… Вас удивляет моя откровенность?

Кафтанов, обескураженный, некоторое время молчал.

— Да, конечно, нездоровье… Тут уж ничего не возразишь. Как по-вашему, Виталий Григорьевич, кто другой может сделать эту работу, как вы?.. Заменить вас?

— Вряд ли кто меня заменит и сделает, как я! — Хлопин раздраженно поглядел на смущенного собеседника и вдруг тихо рассмеялся: — А поскольку я сам объявляю себя незаменимым, то надо браться. Можете доложить правительству о моем согласии. Кто возглавляет урановые исследования? Курчатов?

— Курчатов. Вам надо с ним встретиться, — сказал обрадованный Кафтанов.

— Вы хотите сказать, что ему надо встретиться со мной? — холодно поправил Хлопин. — Передайте, где я остановился и что я жду его.

На другой день Курчатов явился к Хлопину. В загодя отрепетированной в уме беседе он собирался начать с засекречивания работ по урану за рубежом. В реальности разговор шел по-иному. Хлопин приветливо показал на кресло, сам сел рядом, начал беседу первый:

— Итак, разворачиваем второй тур урановых работ? Сколько вы добивались такого разворота, Игорь Васильевич! Грешен, считал, что зарываетесь. Признаюсь, недооценил практическое значение урана, недопонял, короче. Префикс «недо» ныне моден: недостача, недоделка, недовыполнение, вероятно, скоро появится и недоперевыполнение… Так что мои недопрозрения или, проще, недоучета — вполне в стиле времени! Итак, какое вы мне дадите задание? Какие установите сроки выполнения?