Промежуточная станция

На Севере перед отъездом на свою первую акцию Роланд составил завещание, которое начиналось словами: «В случае моей смерти пусть все мое…» Это был длинный список мелочей, коими он одарял всех друзей. А когда вернулся домой, порвал завещание и написал новое, на сей раз все отходило Марии. Он всегда был убежден, что она переживет его. Позднее он приложил к завещанию письмо, где попытался сказать, как много она для него значила, насколько дороги для него годы, проведенные с нею, и записал еще кое-какие свои мысли. Он был неколебимо уверен, что их еще ждут прекрасные времена, и написал об этом до того, как они наступили, чтобы подготовиться к ним и чтобы Мария могла потом прочесть это и лучше понять его. И вот ее нет в живых.

Не меньше ли было бы людских страданий, если бы люди точно знали, что именно с ними происходит? Большинству это никак не убавляло страданий, но Тереза утверждала, что Марию сломила разлука, поскольку она не могла постичь ее смысла. Но когда все-таки поняла, разлука сломила ее окончательно.

Всегда для всего находятся объяснения, вопрос в том, достаточны ли они и можно ли избавить человека от того, в чем он порой не признается даже самому себе. Роланд должен был сказать ей, что не в силах больше видеть, как изнуряет ее та жизнь, в которую он ее вовлек. Он знал ее с детства, знал, как самого себя, потом ушел, погрузился в заботы о дипломе, имел несколько интрижек, сделал все, что предопределило их расставание. А потом вдруг наступил момент, когда ему стало невыносимо все, а город опостылел в первую очередь. Вернувшись в деревню и увидев Марию, он понял, что ему нужна только она. Он рассказал ей обо всем, с чем расстался в городе, и она читала его книги. И вот пришло время — незаметно для них обоих, — когда ей уже стала чужда деревня. Деревня, но не прошлая жизнь.

Можно было говорить и поменьше, особенно о действительно важных вещах. Однажды в кафе, когда она проходила мимо, он рванулся было бежать за ней, но, увидев в окно, как она переходит улицу и исчезает в толпе, уже не мог с уверенностью сказать, что это она, и ему стало еще тяжелее.

Роланд лег на кровать, снова встал и начал искать бутылку водки, которую отобрал у Джона. В лагере пьяных не терпели. Все должно совершаться на трезвую голову. А дело, которое он там начал, было паршивое, но самое паршивое заключалось в том, что он знал: в подобной ситуации он снова поступил бы так же и результат получился бы тот же. Он открыл бутылку, взял стакан для полоскания рта и налил его до половины. Чего-чего, а водки ему жалко не было, и он выпил залпом, лишь бы поскорее захмелеть. Опять наполнил стакан, выпил, и так не один раз. Когда все вокруг поплыло, Роланду стало полегче, а когда его затошнило, ему даже показалось, что он, как ни странно, чувствует себя хорошо. Это ему наказание, пусть и небольшое, и надо было выпить, чтобы понять, до каких ребяческих мыслей он додумался.

Его вырвало, и он снова принялся пить, но его опять вырвало. Он хотел напиться до бесчувствия, чтобы избавиться от всяких мыслей, но это не удавалось. Желудок сопротивлялся спиртному. Роланду пришлось лечь и продолжать думать лежа. Он столкнулся с такими вещами, в которых никогда не давал себе отчета. Смешно заниматься этим сейчас, но ему вдруг пришло в голову, что настало время расплачиваться за все, что он получил. Поздно ночью он наконец уснул.

Разбудил его стук в дверь: хозяйка интересовалась, не желает ли он выпить с ней чашечку кофе. Он крикнул, повернувшись к закрытой двери, что скоро придет, и, выждав, когда стихнут шаги, бросился под душ. Близился полдень, и хозяйка, вероятно, подумала, что он работает. Сначала он включил холодную воду, потом очень горячую и проделал это еще раз. Через четверть часа более или менее полегчало. Не было у него опыта в употреблении спиртного, это факт.

Когда он постучал в дверь хозяйки, голова его все еще немного кружилась. Хозяйка накрыла столик возле кушетки и повернулась к гостю своим морщинистым старушечьим лицом. Кофе был горячим и очень крепким, и вскоре Роланд протрезвел совершенно. Хозяйка налила ему еще одну чашечку и все порывалась что-то рассказать, но Роланд быстро откланялся. Ему хотелось еще немного поспать, прежде чем он предстанет перед Геллертом. Однако уснуть не удалось. Он лежал, уставясь в потолок, и не мог ни думать, ни спать.

Местом встречи был избран маленький погребок неподалеку от городского парка, в этом кабачке играли в шахматы и в бридж, сидели за небольшими круглыми столиками и мало интересовались друг другом. Геллерт точно описал помещение, равно как и самого себя, и все же Роланд был немало удивлен тому, как безошибочно узнал его.

Они кивнули друг другу, как старые знакомые, и Роланд сел за столик. Какое-то время сидели молча, потом подошел официант и принял заказ.

Когда появились чай и вино, Геллерт спросил:

— Вы знаете, что вашей жены нет в живых?

Роланд кивнул.

— Из газет?

Роланд размешал ложечкой чай и ответил:

— Нет, в гавани узнал.