(Сватов, увидев состояние Петра Васильевича, прямо из прокуратуры, куда Кукевич ходил, безуспешно надеясь встретиться и поговорить со следователем, привез его ко мне. Один ум, мол, хорошо, а два лучше.)
Но что я мог ему посоветовать? Конечно, надо было ехать к министру — Петя, пожалуй, прав. Что я мог посоветовать, если мне и старший следователь Глотов (мы с ним и о Кукевиче говорили) прямо сказал:
— Если они его там ценят, то почему бы министру не позвонить нашему шефу?
Но это Глотов сказал мне, а Кукевича он «доставал» безжалостно. Приходили в контору какие-то люди, спрашивали всех по очереди, и Глотов приходил. Как потом выяснилось, все беседы велись примерно одинаково. Ну, скажем, с Олегом, водителем Петра Васильевича, который его в Уть и привез в тот роковой день новоселья.
— Приглашал он вас на работу?
— Приглашал.
— А почему именно вас?
— Порекомендовали…
— Кто?
— Были люди, — держать язык за зубами водитель Олег умел, за что и ценил его Петр Васильевич.
— В окладе вы потеряли?
— Десять рублей.
— Чем же он вас соблазнил?
— Обещал прибавку выхлопотать, чтобы по полторы смены выходило, и потом командировочные.
— Много? Сколько в месяц вы отсутствовали? Учтите, мы проверим.
— Бывало, что и по двадцать дней.
— А ночью вы с ним ездили? Куда? Ждать долго приходилось?
— Разве все упомнишь?
— А вы постарайтесь.
— Не помню.
— Обижались вы на него?
— Нет, чего обижаться, когда человек на работе и днем и ночью.
— Ага, значит, и ночью приходилось.
Олег молчал. Тогда следователь что-то записывал, а назавтра все продолжалось.
— А квартира? Квартиру он вам обещал?
— Это было. Из-за этого я к нему и перешел.
— Почему же вы сразу этого не сказали?
— Вы же про зарплату спрашивали.
— Ну а за квартиру вы его отблагодарили?
— А как же. Это же такое дело! Совсем другая жизнь. У меня же двое детишек…
— Сколько?
— Что сколько?
— Сколько вы ему за это дали?
— Денег, что ли? Ничего я ему не давал.
— Вы это точно помните? Никаких сумм не передавали? — Следователь, как обычно, смотрел в папку, как бы что-то уточняя. — Вы хорошо подумайте.
— Я что, больной, что ли?
— Ну, хорошо… А новоселье отмечали?
— А как же.
— И Кукевич на новоселье был?
— Нет. Он в командировке тогда находился.
— Так и не зашел в новую квартиру, значит?
— Почему не зашел? Сразу как вернулся из командировки, так и поехал смотреть.
— Угощение выставили? Ну, как положено…
— Насчет этого… Петр Васильевич не пьет.
— Ну, хоть бутылку коньяку вы ему на радостях выставили? По-свойски, так сказать, как мужчина мужчине…
Много работал Глотов с коллегами. Все проверили обстоятельно. Такие беседы в главке Кукевича происходили почти каждый день, иногда с утра до вечера. Одни из подчиненных сразу же заходили к Петру Васильевичу и все ему пересказывали, другие молчали, а здороваясь по утрам, отводили глаза. Одни стояли за своего руководителя мужественно, доказывали, какой это честный и замечательный человек, были и такие, что прямо высказывали свое возмущение разбирательством. Другие относились к следствию помягче, не слишком упорствовали в оправдании своего начальника. Были и такие, что делились со следователями своими сомнениями и догадками, докладывали о том, о чем их никто даже и не спрашивал.
Легко представить, как при этом Петр Васильевич, с его повышенной и обостренной чувствительностью, переживал.
Но даже наиболее сочувствующие из сослуживцев понимали: раз ищут, значит, есть что искать. Понемножку и находилось. Под Кукевичем образовалась яма. Кто ищет, тот всегда найдет, кто роет, тот выроет. Криминала, правда, не набиралось, чтобы обнаружить незаконные действия с личной выгодой или факты присвоения общественного с целью наживы. Нарушений же, отступлений от правил — сколько угодно. По тому же обмену фондируемыми материалами, вообще по снабжению, мало ли по чему…
В конце концов Кукевич решил подать заявление. Сразу после коллегии и написал его — с просьбой отпустить с должности по собственному желанию и по состоянию здоровья. И перевести начальником сельского коммунхоза все в ту же Уть.
О жизни в Ути он давно мечтал.
— Дурак, — сказал ему Петя. — Они от тебя только этого и ждут.
— Ну, а если я к министру в санаторий поеду и ему заявление отдам? Он же меня не отпустит… Так и скажу: хочу работать, но не могу. Вы мне одно говорите, а они другое, вы хвалите, а они наказывают. Он у нас человек правильный, он заведется, он всех разнесет!
— Это раньше надо было делать, а теперь ты как выглядишь? Обиженным человеком, который молчал, пока ему не вклеили. На обиженных воду возят…
Развивалась история, разворачивалось дело, набирая ход, без разбору подминая под себя правых и виноватых, основных и второстепенных, втягивая все новых и новых людей. Болотоходом пробиралась по круто замешенной трясине, накручивая на колеса все больше вязкой грязи, выбиралась на взгорки, поднимаясь достаточно высоко, но никак не встречая препятствия, способного все остановить…