Промежуточный человек

Соседи у Дубровина объявились сразу. По первому же в дом наезду. И больше уже не исчезали, прописавшись в сельской жизни нашего героя основательно и постоянно. И даже если копошились бесшумно у себя во дворе или в хлеву, даже если уходили куда-то по своим хозяйственным делам — оставляли вокруг Геннадия свое незримое, как бы инфракрасное присутствие, естественное и непосредственное, как жизненное тепло. Просто участки вдруг сами собой объединились, и Анна Васильевна, тихо, как курица в саду, шуршащая по хозяйству, и Константин Павлович, перекуривающий на старой колоде возле крылечка, вписались в облик обеих усадеб, связанных протоптанной в картофельной борозде тропинкой, так же естественно, как лавка под окном, кошка Катька между черных чугунков на пороге или глиняный кувшин на заборе; обосновались так же ненавязчиво, как и прочие одушевленные и неодушевленные предметы крестьянского подворья.

В первую же субботу Геннадий собрался в Уть. Нетерпение его было столь велико, что, изучив внимательнейшим образом карту и обзвонив справочные и диспетчерские, он рассчитал специальный маршрут — с электрички на автобус из райцентра, потом еще на один, местный, — до соседней деревни, от нее — пешком, километра четыре по лесной дороге. Можно бы спокойно добраться до места и прямым автобусом, но так мы бы оказались в Ути часа на три позже. Я говорю «мы», потому что меня он, разумеется, прихватил с собой в качестве даровой рабочей силы.

Вставать пришлось часов в пять. Зато к полудню, когда еще только подходил к Ути прямой, рейсовый автобус, мы уже прорубили в зарослях репейника и крапивы проход к дому и просеку вокруг него, после чего, к удовольствию вступающего в права хозяина, обнаружился пристроенный сбоку, не оговоренный в купчей, то есть даровой, сарайчик. Но зато сам дом, словно испугавшись вдруг наготы, съежился в бедной своей неприкрытости, оказавшись сразу и не домом вовсе — маленькой бревенчатой хаткой с двумя оконцами, одно из которых было кухонным.

Уже у калитки нас встретил сосед — Константин Павлович, как он отрекомендовался, деликатно обтерев руку о штанину ватных, не по сезону, брюк. Мигом обернувшись, он появился уже с топором и граблями, которые мы с энтузиазмом первопроходцев сразу пустили в ход.

Константин Павлович в бурной деятельности нашей не участвовал, но со двора не уходил, правда, замечаний себе не позволял, хотя и поглядывал на наши действия критически, тихо пристроившись на трухлявую лавочку и неспешно дымя «Севером». Само присутствие новых людей доставляло ему видимое удовольствие. Однажды только он поднялся и бережно перенес в тенек нашу авоську с темными бутылками, разумно заметив при этом, что пиво на солнце нагревается и теряет вкус. Тут мы засуетились, побросали инструмент, вытрясли из авоськи и красного дипломата Геннадия все припасы, пригласили Константина Павловича перекусить, так сказать, за знакомство.

Константин Павлович отказываться не стал, стакан, наполовину налитый белой, дополнил пивом до краев, принял «ерша» не крякнув, закуску вниманием пропустил, поставил пустой стакан на газету осторожно, потом посмотрел с прищуром на серые, набухшие от недавних дождей бревна сруба, погладил их шершавой ладонью и задумчиво произнес:

— Добра хата будет, Генка. Подрубу заменишь, окна, двери… Добра хата будет, что тебе дача…

Тут возникла и Анна Васильевна, придерживая отвернутый подол длинной линялой сатиновой юбки, в котором уместилось десятка полтора яиц, шмат сала и тарелка с дымящейся картофлей, как она выразилась, выкладывая продукты на покрытый газетой стол. Увалистая, невысокая женщина лет шестидесяти, но крепкая еще, подвижная, с активностью, бьющей через край, она была достойным дополнением своему медлительному, сдержанно-ироничному мужу.

Тут же между ними началась незлобивая и, по всему, привычная перепалка, в которой, нисколько не стесняясь новых людей, наскакивала, наседала Анна Васильевна, а Константин Павлович только снисходительно покрякивал да комментировал ее выпады, ловко выворачивая на свой лад сказанное женой.

Перекусив, мы снова принялись за работу. Пообдирали старые, в размывах сырости обои, обмели стены веником, повыскребли из углов мусор. Насобирав во дворе всякого хлама, затопили печь. Дым повалил изо всех щелей, насчет чего Анна Васильевна, тут же подоспевшая, пояснила, что в дымоходе, видать, поселились галки и надо бы его прочистить. А лестницу и длинную олешину с проволочным веником на конце она уже и принесла. Сору из дымохода мы действительно выгребли два полных корыта. На крыше доцент от кибернетики неловким движением повалил выщербленную ветром и дождями трубу. Пришлось нам отправляться за глиной, два полных ведра которой мы накопали в яме, указанной Константином Павловичем. Худо-бедно, но стараниями Геннадия, проявившего на крыше неожиданные способности к эквилибристике, труба поднялась, от этого и хатка, как с новой кокардой на старом картузе, и сам Геннадий, вымазанный в глине, но довольный, приняли одинаково горделивый вид.