Промзона

Извольский и Цой принадлежали к принципиально разным подвидам российского бизнеса. Извольский был человек основательный, металлург по профессии и призванию, ощущал он себя прежде всего директором Ахтарского металлургического, и все, что он подгребал под себя, рассматривалось именно как продолжение AM К. Подгребалось же все, опять же — наверняка и не спеша, в основном — за деньги. Лучше заплатить больше денег, но получить сделку, под которую не подкопаешься — такова была позиция Извольского.

Не то — Цой. Это был игрок, готовый охотиться на все, что угодно — электролизеры, домны, шахты, медные печки — лишь бы плохо лежало и можно было бы ухватить левым решением арбитражного суда, приправленным горстью вломившихся на завод омоновцев. Он обожал риск, как наркоман героин, он ставил на кон чужие жизни и свою собственную, он покупал заводы за взятки губернаторам и угрозы бывшим владельцам, и он непременно бы зачах с тоски, сунь его кто-нибудь в кресло директора завода и заставь проводить совещание на предмет экономии электроэнергии. Его схемы были столь изобретательны, что даже не казались ужасными.

Предложение Цоя было очень простым — он был готов купить 30% шахты им.

Горького за пять миллионов долларов и деньги предлагал хоть завтра. Денис очень сильно насторожился:

— А почему, собственно, вы говорите со мной?

Акции покупал Извольский.

— А потому что Сляб их отдал тебе. В качестве премии. Они твои, вот я с тобой и говорю.

Осведомленность Цоя как-то не очень понравилась Денису. Тот должен был долго и тщательно наводить справки перед этим разговором, чтобы знать, что акции шахты фактически находятся в совместном владении Извольского и Черяги, а не принадлежат одному ахтарскому хану Даже удивительно было, что олигарх его уровня озаботился подробностями существования незначительной, в общем-то, компании.

— Пять миллионов — это мало. Мы за эти акции платили больше, а это было два года назад, — ответил Денис.

— Когда вы за них платили, это было не дерьмо, а шахта, — возразил Цой, — а теперь это не шахта, а дерьмо.

Денис, разумеется, рассказал о разговоре Извольскому Тот тоже возмутился малостью предложенной суммы, но в принципе был открыт для переговоров. Он позвонил Цою, и они договорились о встрече в Ахтарске, благо Цой все равно был на следующей неделе в соседней области. Так случилось, что Извольский записал время встречи на каком-то обрывке бумаги, секретарша выкинула обрывок в мусорную корзину, и когда спустя восемь дней черная бронированная «чайка» Цоя в обрамлении двух джипов подъехал к заводоуправлению, выяснилось, что ни Извольского, ни Черяги нет на месте: Извольский был в Казахстане, а Черяга — в Канаде.

Константин Цой вышел из «чайки», задумчиво осмотрел гранитную громаду заводоуправления, прошелся по рыхлому весеннему снегу, разминая ноги.

«Чаек» у Цоя, кстати, было три, а вот «мерседесов» — ни одного. Цой обожал стиль советской империи, по взглядам своим был великорусским империалистом, из числа самых отчаянных, и, может быть, именно поэтому среди русских промышленников ходили слухи, что невероятная история его побега в Южную Корею была когда-то грамотно срежиссирована ГРУ.

Тем временем заместителю Извольского по производству доложили, что к заводоуправлению приехал какой-то Цой. Заместитель по производству как раз вел совещание.

— Что за Цой? — спросил он у коллеги. Но имя Цоя никому ничего не говорило. Об Альбиносе все слышали кучу легенд.

— А хрен его знает. Охрана говорит, бандюк какой-то корейский…

— Ну раз приехал, пусть подождет, — милостиво разрешил зам по производству. — Мы минут через двадцать заканчиваем.

Цой поднялся в заводоуправление и посидел в предбаннике зама генерального. На его и Извольского несчастье, предбанник был абсолютно пуст: все руководители комбината были внутри, на совещании, и только молоденькая секретарша барабанила по клавишам. Цой сидел абсолютно неподвижно, пока не прошло тридцати минут: совещание оказалось неожиданно долгим. Цой подождал еще и сорок минут. И даже пятьдесят.

Через полтора часа, когда члены правления веселою толпой вывалились из кабинета, секретарша доложила:

— А этот, белобрысый, вас не дождался.

— Какой белобрысый? — поджав губы, уточнил замдиректора по производству.

— Ну какой-то кореец, который тут был. Альбинос.

В приемной заместителя генерального директора разом наступила мертвая тишина.

* * *

После этой истории два месяца от Цоя не было ни слуху, ни духу Говорили, что он бросил поп-звезду и завел роман с балериной. Говорили, что он бросил балерину и подобрал в канаве какую-то девку. Говорили, что он бросил девку и отмечает с поп-звездой медовый месяц на исторической родине. Извольский позвонил ему было по сотовому, Цой очень радушно его выслушал и сказал, что перезвонит через пять минут, а сейчас очень занят.

Цой, однако, не перезвонил. Перезванивать самому в таких случаях — значит терять лицо. И Извольский терять лица не стал.