Проникновение

— Вот вы где, — будто нашу живописно жмущуюся друг к другу группу можно не заметить. Ильх был в уже привычной повязке на бедрах, начах и широкой меховой шкуре на плечах, прихваченной с одной стороны кожаным ремешком. — Идемте. Шатия скоро начнется.

Мы с Максимилианом переглянулись. Какой-то обряд? Зачем? Какая у нас там роль? Слова и вопросы мелькали в головах и отражались в глазах. Дневная умиротворенность уступила место страху, странно, что за один день мы успели забыть о нем. Расслабились.

— Идемте, — Сверр повернулся к нам спиной и двинулся к языкам пламени, отбрасывающим на землю и шатры длинные оранжевые отсветы.

— Прекратите дрожать, — тихо, но грозно рявкнул Юргас. — У нас у всех есть парализаторы. Вы забыли? Всех этих варваров в шкурах я один уложу за пять минут.

— Хвала Конфедерации, — привычно хмыкнул Клин. Но все же слова нашего начальника службы безопасности возымели действие. И правда, чего мы так испугались? Каждого ведь учили защищаться. Даже щуплый Жан стреляет на отлично.

Просто ночь и все эти шкуры, черепа, клыки… наводят страх.

Сверр уже расположился в круге света, и мы расселись рядом, на сплетенных из травы и веток циновках. Надо признать, сейчас, в сгущающейся темноте, все казалось иным. Не таким, как днем. Уплотнялись тени, сплетаясь с языками света, и в причудливой игре мрака совсем другими виделись мощные фигуры ильхов, приближающиеся к огню. Я завороженно уставилась на бронзовые блестящие торсы, на мощные руки, покрытые красными рисунками, на звериные шкуры и черепа, закрывающие лица.

— Как называются эти… головные уборы? — обернулась я к ильху. Он сидел слева от меня, удобно расположившись на земле. В золотых глазах плясало пламя костра, расцвечивая радужки мерцающими искрами. Я даже засмотрелась.

— Халесвенг, — ответил он, поворачиваясь ко мне. Под взглядом Сверра стало не по себе, захотелось отодвинуться поближе к Максу. Или даже к Юргасу. Пришлось напомнить себе, что я ученый, а не пугливая девочка.

— Почему на тебе его сейчас нет?

Сверр медленно улыбнулся.

— Я не участвую в шатии, как и они, — кивнул на мужчин, сидящих вокруг костра. На них тоже не было черепов, лица казались высеченными из камня. — Нет нужды прятать лицо.

«Прятать лицо? От кого?» — заинтересовалась я, но спросила о другом.

— А что такое шатия? — продолжила я.

— Это завершение и начало. Ты увидишь.

Между тем ильхи начали медленно двигаться вокруг огня. Лица закрыты костями черепов животных, но по красным разводам на телах я опознала победителей в чаше. Среди них был и голубоглазый блондин, его отличал черный обруч на шее. На зрителей ильхи не смотрели, лишь на огонь и широкую посудину рядом, в которой плескалась вода. Начей на мужчинах не было, босые ноги мягко, по-звериному ступали на утоптанную землю, из света в тень, из тени в свет. Длинный протяжный звук родился где-то в стороне и поплыл к силуэтам ильхов, обвивая их серебряной нитью. Я скосила глаза. В густой тени сидел старик. Тоже в шкуре и в халесвенге, череп и коричневое тело вымазаны красным. И на коленях лежит инструмент, похожий на две бронзовые тарелки, одна снизу, другая сверху. Ильх трогает тарелки длинными узловатыми пальцами, и летит из отверстий в металле звук. Почти видимый. Почти осязаемый. Такой, что будит внутри древнее, забытое, тревожное. Пальцы перебирают и, кажется, касаются струн души, играют на них…

Ди-ин — шорх — дин — шорх… выше и выше взлетает дрожащий звук, тянет и тянет душу… Серебро и золото, лед и огонь, начало и конец…

— Какая изумительная музыка, — сипло сказал справа Клин. — Вот вам и варвары, господа…

Женщины ильхов подползли к нам, протянули глиняные кружки, в которых клубился пар и плескалась жидкость. Мои коллеги привычно сунули за щеки капсулы нейтрализатора.

— Это настой трав и ягод, — тихо сказал Сверр, видя, что я рассматриваю кружку в своих руках. — Чтобы согреться. Ночи становятся холодными.

Я зябко повела плечами. В темноте фьорды остывали. Дневное тепло втягивалось в расщелины между скал, слизывалось ночным туманом, поглощалось студеной озерной водой. И мой комбинезон из «умного» волокна, разработанного в лабораториях Академии, переставал греть. Иначе чем объяснить тот озноб, что охватил тело?

Сцепила пальцы на глиняном боку кружки, грея их. Музыка стала чуть быстрее, как и движения ильхов. Фигуры в шкурах и оскаленных черепах сливались, сплетались, распадались… Движения смазывались, то ускоряясь, то почти замирая. И в остановках летел над фьордом протяжный стон-выдох, непонятное слово-мольба. Я не понимала его значения, но все в ильхах: позы, движения, интонация — говорило о том, что мужчины о чем-то просят.

И этот танец завораживал.

— Это молитва, — чуть слышно сказал рядом Максимилиан, и я согласно кивнула. Да, в странном движении вокруг огня и чаши с водой угадывался ритуал.

— Интересно кому? — так же, почти беззвучно, прошептала я. — Надо попытаться узнать о тех, кому поклоняются ильхи. Это даст нам понимание многих моментов их жизни.