Пронск

Нет, еще ничто не кончено – так думал Годжур, отпуская туаджи и готовясь ко сну в позолоченном шатре Кадана. Он распорядился дать нукерам хороший отдых и досыта накормить их, все одно завтра они добудут новую еду… Или умрут. Но мысли о последнем кюган гнал от себя, а сейчас он и вовсе размечтался разделить ложе с какой-нибудь беловолосой девой орусутов, вкусно пахнущей чистой кожей. Говорят, они все много и часто моются в банях… Для монгола подобные мысли были отвлечением от будущего тяжелого, опасного дня, что может кончиться или победой, или, наоборот, принесет скорбь и смерть… Да, смерть! Ибо Годжуру лучше умереть под стенами крепости орусутов самому, чем от рук палача разгневанного Бату-хана, узнавшего, что выборный темник не смог взять небольшой град, обороняемый горсткой защитников! Ведь ларкашкаки может приказать казнить не только его, но и всю семью в далеком монгольском кочевье… Да, лучше уж так…

Нет, нужно гнать от себя эти мысли, гнать! А сейчас – спать. Ибо душевная усталость кюгана была страшнее усталости сражавшихся днем простых нукеров, и сейчас ему требовалось хорошенько отдохнуть…

У костра одного из кипчакских десятков шел тихий, но напряженный разговор. Десятникарбанай как раз ненадолго покинул их, чтобы поговорить со своим земляком у костра соседей, и нукеры горячо спорили между собой, не боясь быть услышанными и наказанными тот же час:

– Нужно соглашаться с орусутами! Они сражались с монголами вместе с батырами нашего народа двадцать лет назад, они враги наших врагов! Перебьем их и получим от орусутов еду, возьмем себе сколько нужно лошадей и уйдем в родные степи! А там ищи ветра в поле: кто дознается, что подняли мятеж?!

Но горячо говорившего тут же осадил суровый окрик старшего и уважаемого в десятке кипчака Гашкая:

– Говори тише, Ураз, если тебе голова не жмет на плечах! Говори тише…

После того как молодой, чересчур порывистый нукер замолчал, Гашкай взял слово, и речь его была негромкой, но в то же время слышали ее все без исключения степняки:

– Орусуты – наши враги. Орусуты сражались с нашим народом раньше, сражаются и сейчас. Не думаю, что они соврали нам, в их правилах держать данное слово. Но, даже расправься мы с монголами этой ночью, что ждет нас в будущем? Коли прознают они про мятеж, не одним нам ни сносить головы – кочевья целиком вырежут!

Однако не успел закончить Гашкай свою речь, как взял слово Туган, искуснейший стрелок десятка и уважаемый за свое спокойствие и хладнокровие кипчак. Вот и сейчас он заговорил без напряжения в голосе, но при этом веско, будто взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его:

– А разве это не главный повод обратить наши клинки против монголов? Они пришли завоевателями в нашу великую степь, они покорили Дашт-и-Кипчак огнем, саблями, кровью – нашей, кипчаков, кровью, что щедро пролита в каждом кочевье! Но разве наш народ прекратил борьбу? Разве хан Котян еще не сражается с Батыем, разве этой осенью не бились его нукеры с завоевателями? Приняв пищу орусутов, мы возьмем монгольских коней и присоединимся к орде Котяна, не боясь, что враг обернет клинки против наших родных! Или думаешь, Гашкай, что лучше погибнуть здесь, под стенами града орусутов, от голода, или их стрел, или под их топорами? Ты ведь слышал, у них вдесятеро меньше людей, но и их хватает оборонять стену, и стену эту не пробить без пороков… Мы не возьмем крепость и завтра, а что будем есть после? И сколько нас останется после третьего или четвертого штурма, который будет успешным? Сколько из нас останется в живых, сидящих сегодня за костром?! Ведь вся подошва тына уже завалена телами кипчаков, а когда прорвемся, то, верно, вал наших тел поднимется вровень с частоколом!

Гашкай заметно смутился, но попытался все же возразить:

– Но ведь монголы уверены, что нам удастся взять крепость на рассвете…

Туган улыбнулся:

– Они уповают на хитрость, что орусутов удастся выманить из града, удастся убедить их открыть ворота… Но орусуты хитрее монголов, они призвали нас истребить их ночью. И ты думаешь, они выполнят просьбу темника и отправят своих послов, дадут еду, если мы откажемся? Хах, ты рассмешил меня, Гашкай!

– Кому тут смешно?!