Пронзающие небо

Он усмехнулся, велел вытолкать меня прочь и никогда больше близко не подпускать.

Вот с тех пор, а прошло уже десять лет, живу я в лесу да люд обиженный вокруг себя собираю. Каждый день упражняются они на мечах, стреляют из лука, в общем, каждый из них может достойно сразится с государевым солдатом. У каждого есть доспехи. Мы ведь люди вольные, у нас каждый сам себе хозяин!

…Но — это ещё не вся моя судьба. Теперь про Свиста. Тот, кто говорит, что все встречи наши — случайность, пусть задумается вот над чем: после того как из города я бежал, да так на весь род людской был зол, что в каждого вцепиться был готов, первым, кто мне повстречался — был именно он, нынче покойный брат мой Свист. Как теперь помню: жаркий летний день. Я по лесу бреду, о корни спотыкаюсь, да ничего кругом и не замечаю… Горько мне, рыдать хочется, да только вот слёз нету — повалился помню под той самой елью, на которую тебя, Ярослав, несколькими минутами прежде закидывал. Ну, лежу я не жив ни мёртв, и не ведаю, как дальше жить, а тут (слух то у меня обострённый) — позади шаги; ну — думаю, ежели человек — сцеплюсь с ним, с ненавистным, хоть глотку перегрызу, за то только, что человек. И впрямь человек — только вот настолько исхудалый да измученный, что и глядеть то на него боязно, не то что бросаться. То был Свист — он уж два месяца по лесам метался — после бегства из сада всё, точно в бреду был; зверем выл, бежал иль шёл иль полз без всякой цели, а на самом деле — его леший кругами водил. Питался он травами иль кору с деревьев грыз, пил из родников, иногда — землицей закусывал. Если бы не встретился со мной: ещё чрез месяц и иссох бы весь; а тут загудел, счастливо:

— Человек! Человек!..

Бросился он, скелет, меня обнимать, а я то обнять в ответ опасался; а то вдруг раздавится… Рыдал он, ну а потом — вспомнил — аж затрясся весь, да и достаёт из кармана коробочку, коробочка та холодом веет, потому что — из чертогов Снежной колдуньи, раскрыл её, а там — одно последнее зёрнышко, случайно им при посадке сада позабытое золотится — время не властно над ним, так же как не властно оно и над солнечным светом…

Посадили мы то семя, а потом, немногое время спустя, поведали друг другу истории своих жизней… Древо взошло… Завтра я вам его укажу…

* * *

Соловей опустил кучерявую голову и густые кудри свесились и закрыли его лицо.

— Теперь одна мечта осталась — обрести назад свою Матрену. Каждый день ее вспоминаю…

— Она нам пироги на дорогу испекла. — сказала Оля.

Соловей аж подскочил:

— Что, моя Матренушка?! И вы молчали! Вы ее видели, значит?! Ну и как она? Рассказывайте, рассказывайте скорее!

— Мы не видели ее, — ответила Оля бросив жалостливый взгляд на Соловья. — Илья только и сказал нам, что жена его эти вот пироги испекла. — Она протянула Соловью узелок. Лицо разбойника просветлело.

— Ее пироги, она испекла. Сохраню их, обязательно сохраню, дороже любых богатств эти пироги ее руками слепленные. — И он поцеловал по очереди каждый пирог…

Алеше вдруг подумалось, что пироги эти наверняка испекла не воеводская жена, а одна из ее служанок, но он промолчал…

…Затем ребят отвели в маленькую комнатку в которой стояли три кровати.

Когда дверь закрылась Алеша порывисто взял за руку Ольгу, посмотрел в ее глаза и вздохнул:

— Ну, прощай. Дай только посмотрю на тебя, запомню… Ну вот и все…

Алеша пал на кровать…

* * *

Хотя со времени последнего погружения в Мёртвый мир прошло несколько часов — когда Алёша вновь увидел наполненную мизинчатыми карликами пещеру то всё там было как и прежде, и даже карлик второго уровня стоял на лестнице в прежней, нелепой позе. Алёша слишком занятый иными чувствами, даже и не заметил этого — но вообще же, во все последующие его погружения часы Мёртвого мира совершенно не соответствовали часам того мира, где жила Оля — за часы могли пройти мгновенья, а за мгновенья — часы.

Карлик второго уровня подобострастно раскланивался, вскрикивал своим тоненьким голоском:

— О-о, Великий! Вы ещё и кудесник! Быть может, вы астроном?.. — он видно ожидал ответа, но никакого ответа, кроме скрежета зубов, отчаянно пытающегося высвободиться Алёши не получил. — Ну что же — тогда, быть может, вы проследуете за мной?.. Во втором уровне посчитают за величайшую честь…

— Мне бы выбраться отсюда…

— Ах да, да! Как же, как же — вы же застряли, надо вам помочь… — но тут карлик резко осёкся, и расплывчатые черты его воскового черта сделались ещё более невнятными. — …Но ведь есть высочайший указ запрещающий ломать Великую Стену Мира…

— О-ох, глупость какая! — выдохнул вспотевший, но так и не продвинувшийся ни на миллиметр Алёша — зато плечи от рывков его надсадно болели и кровоточили.

Карлик от слов этих резко отдёрнулся, даже и на несколько ступеней вверх перескочил, но убежать не посмел, и залепетал-залепетал. Алёша заскрежетал зубами, крикнул:

— Я тебе приказываю — высвободить меня отсюда! А то — не миновать тебе расплаты!..