Пронзенное сердце

— Юстас де Веси и Роберт Фитц Уолтер тоже достаточно мстительны, — заметил Уайтхоук.

— Это правда. Оба они обижены королем, и именно обида и руководит их действиями. И тот, и другой — сильные вожди, но бунтарский дух слишком значителен в их умах. В нашем движении есть и более рассудительные и спокойные люди. Многие из баронов пойдут за ними, милорд. Король может победить горстку недовольных и поставить их на колени, но он не сможет справиться с объединенными силами английского дворянства. — Николас натянул вожжи, чтобы придержать своего коня, и прямо взглянул в глаза отцу, который остановился рядом. — Пришло время новых законов. Джон — вовсе не такой король, каким был его отец. Он бессердечен. Под его тяжелой рукой страна сползет в хаос. И мы вынуждены защищать и наши земли, и наши семьи от посягательств и произвола. В Англии всегда существовали законы, защищающие англичан. И мы не будем терпеть короля, который игнорирует закон.

Уайтхоук был явно взволнован: грудь его вздымалась, как кузнечный мех, лицо покраснело — казалось, румянец добрался до корней волос.

— Что касается меня, я никогда ни испытывал неприятностей от короля Джона. Он щедр и справедлив с теми, кто радеет о благополучии страны.

Николас презрительно покачал головой.

— Ты хочешь сказать, о благополучии самого Джона…

С минуту отец ледяными глазами пристально смотрел на сына. Даже дыхание его от волнения и гнева стало тяжелым и прерывистым.

— Если бы молодые бароны оказывали королю истинное почтение и поддержку — так, как они обещали, давая клятву верности, — тогда наша страна, да и все мы не пребывали бы сейчас в столь плачевном положении. Вас разобьют — всех до одного! Что заставляет вас с такой настойчивостью поддерживать эту проклятую Хартию вольности? Бог посылает человеку свободу через короля и церковь. Люди не могут сами объявлять ее.

— Может быть, как раз и пришло время попробовать, — вставил Николас.

— Я ошибся в своем сыне. Надеялся, что ты сумеешь изгнать ярость из своего сердца. Но кровь матери говорит в тебе. И все-таки, возможно, с возрастом ты остепенишься и поумнеешь!

Николас промолчал, лишь лицо его немного напряглось. Давным-давно он уже оставил всякие попытки противостоять отцу — будь то логикой или прямым непослушанием. Временами казалось, что Уайтхоук торжествует в своих прямолинейных и однозначных решениях; мир был таким, каким он провозглашал его. В мире графа не существовало альтернативных мнений и точек зрения, больше того, он пытался диктовать формы существования, исходя исключительно из своих узких сфер. Даже трагическая смерть жены — матери Николаев — не обнаружила роковой трещины в его собственном мире. Постепенно Николае осознал бесполезность любых попыток объяснить отцу свою точку зрения. Напротив, он научился, как можно реже сталкиваться с ним и проявлять свои взгляды, сведя общение лишь к тем случаям, когда оно было навязано королем или территориальной необходимостью: ведь Хоуксмур и Грэймер отстояли друг от друга всего лишь на одиннадцать миль.

— Возможно, возраст — это именно то, чего мне и не хватает, — сухо заметил Николае.

— Возраст имеет обыкновение успокаивать, — миролюбиво согласился Уайтхоук. — А свою женитьбу я рассматриваю, как еще один способ остепениться. — Он неожиданно ухмыльнулся и сразу стал похож на огромного зубастого волка. — Но я уверен, что еще достаточно молод, чтобы насладиться своей красавицей-женой.

Неожиданно возникший образ отца в постели с Эмилин Эшборн, мысль о его мясистых руках, ласкающих ее нежное тело, привели Николаев в бешенство — лишь усилием воли он смог подавить его.

— Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, милорд, — коротко произнес он.

— Да? Какой же?

— Не так давно мой сенешаль доложил, что вы приказали начать строительство в северной части Арнедейла. Но это поместье частично находится на земле, которая принадлежит мне. Я вынужден просить вас прекратить работы.

Уайтхоук искоса взглянул на сына.

— Это вовсе не твоя земля! Николае вздохнул.

— Давайте постараемся не ступать на эту зыбкую почву. Ни один участок в долине не принадлежит вам, и все-таки вы заявляете свои права и начинаете строительство. Мой сенешаль утверждает, что последний проект всерьез претендует на земли Хоуксмура. Принадлежит ли остальная часть долины вам или монастырям Вистонбери и Болтон — этого не стоит сейчас обсуждать. Просто прикажите своим каменщикам выбрать другое место для строительства, а потом уже, если угодно, продолжайте выяснение отношений с аббатами.

— Я уже устал спорить на эту тему и с монахами, и с тобой. Эта долина принадлежит мне, она перешла по наследству от твоей матери, и со временем я сумею это доказать! — мрачно и настойчиво заявил Уайтхоук.

— Не стройте ничего на моей земле, милорд, — спокойно и как будто даже равнодушно проговорил Николае. — Мне придется остановить вас, если вы будете продолжать.

— На Хоуксмур я ведь тоже могу заявить права, не забывай! — предупредил Уайтхоук. — Однако, поскольку мне нужна сторожевая башня в том краю, Арнедейл, я считаю, подходит больше.