Пропаганда войны в кинематографе Третьего Рейха

Большинство судетских немцев расценили присоединение к Третьему Рейху как освобождение, что оказало большое влияние и на основное население Рейха. Теперь и все остальные немцы стали считать, что Германия была права в решении судетского вопроса, даже несмотря на то, что уже существовала реальная угроза войны[235]. Как считал фюрер, так и они считали, – все немцы должны быть объединены на одной территории, что и произошло. Германия лишь вернула себе свои исторические земли. Но все же авторитет Гитлера, впервые за все его время пребывания у власти, пошатнулся. Не все до конца верили, что войны вновь удастся избежать. И на этот раз эйфория людей была безгранична, она была разрядкой, поскольку ей предшествовало сильное напряжение[236]. Подобная политика риска и победы заставила поверить в непобедимость империи даже самых скептически настроенных людей[237]. Границ триумфу Адольфа Гитлера не было. На протяжении всего этого времени он смог доказать всем безошибочность своей политики, создать неоспоримый образ мощи нацистской империи и сделать Третий Рейх в глазах немецкого народа и западных государств непобедимой державой.

Новые внешнеполитические события и очередные успехи Гитлера в марте 1939 года, а именно, вступление в Прагу 15 марта и присоединение Мемеля (совр. город Клайпеда) 22 марта после вышеупомянутых событий уже не вызывали сомнения у населения в гении фюрера. Это вызвало лишь еще одно удивление и шок, что и это Гитлеру удалось сделать без пролития крови[238]. Адольфу Гитлеру удавалось достичь всего, чего он желал. Поэтому, когда возник вопрос Данцига (совр. город Гданьск) и данцигского коридора, мало кто задумывался о возможной войне. Летом 1939 года на собрании ландрата Верхней Франконии (Бавария) были подведены итоги опроса общественного мнения о насущном внешнеполитическом вопросе, который звучал так: «Ответом на вопрос Данциг или коридор, в нашем обществе является следующее: Присоединение к Рейху? – Да! Путем войны? – Нет»[239]. Война была старательно отодвинута на задний план в мнении народа о политике нацистов. Несмотря на национал-социалистическую агрессивность, до сих пор им удавалось решать все вопросы мирным путем.

Поэтому 1 сентября 1939 года, когда начались первые боевые действия на территории Польши, немецкое общество испытало сильнейший шок[240]. Происходило, по их мнению, невозможное. И, в отличие от 1914 года, на этот раз война не вызывала особого воодушевления.

Но, так или иначе, война началась, и самое удивительное в том, что особых протестов она так и не вызвала в обществе. Народ, который так часто и так открыто демонстрировал свой страх перед войной, так же просто позволил фюреру развязать новую войну. Нацистская пропаганда и миф о фюрере сделали свое дело, «обрабатывая» умы населения на протяжении всего довоенного времени, что теперь не возникало и малейшего желания протестовать. Вероятно, не последнюю роль в этом вопросе сыграла и пропаганда против Польши, развернутая летом 1939 года (см. 2 главу о враге в кинематографе). Большинство немецкого населения было убеждено, что военные действия в Польше ведутся во имя притесняемых польских немцев и ради их освобождения. Поэтому это и не вызывало разногласий.

С этого времени начинается пропагандистская кампания по давлению на патриотические чувства людей, так как теперь нацисты нуждаются в поддержке своей политики в народе, с помощью которого и планируют одержать победу. Война Гитлера провозглашается войной Германии, таким образом, противники национал-социализма автоматически становятся врагами всего Отечества, и все представляется таким образом, что Гитлер становится якобы втянутым в эту войну, а не ее первопричиной[241].

Нацисты сделали все, чтобы в обществе закрепилось мнение, что Гитлер всячески избегал возможности вступления в войну, и начало ее произошло не по его воле, но теперь он вынужден в ней участвовать, дабы защитить немецкий народ. Таким образом, имидж Гитлера – миротворца был сохранен еще на некоторое время. А развенчать этот миф у немецкого народа не было никакой возможности, так как он был отрезан от зарубежных источников информации. И Гитлер в узком кругу своих приближенных не скрывал, что его образ пацифиста является лишь хорошим алиби перед народом, что «пусть они думают, что я сделал все возможное, чтобы мир сохранить»[242]. Разумеется, это все делалось специально, чтобы не потерять народную веру и поддержку. Более того, и после начала войны, Гитлер долгое время оставался в образе миротворца и обещал нации, что война будет закончена как только возможно быстро.