Пропащий

Вечером выглядевший усталым Юджи сидел на диване, подперев голову руками, когда Нагеш негромко запел. В бледно-зеленом флуоресцентном свете гостиной его песни полились одна за одной. В моем состоянии опустошения флуоресцентный свет комнаты, полной темных силуэтов, превратился в пустой театр конечного и бесконечности. Я чувствовал жало смерти, хрупкие оболочки тел и бездонную темноту, полную энергии. Мы были сфокусированы на присутствии одного – того, кто никогда не был ни на чем сфокусирован. Он был сверкающим нектаром смерти, рассеянно потирающим подбородок, пока Нагеш пел следующую песню, все сильнее погружая нас в тусклый сон. На физическом уровне было очевидно, что тело Юджи полностью износилось, но то, что им двигало, было похоже на язык пламени на поверхности солнца, недоступный нашему ограниченному человеческому восприятию. Тончайший лист бумаги, зависший над невыносимой красотой небытия.

Ума спела песню о Юджи, положенную на мотив песни о Рамакришне. Они с Баладжи придумали слова о муках бедного Мохана, задающего вопросы, о преданности Маджора и опьяняющем блаженстве, испытываемом Чандрасекаром в присутствии Юджи.

На следующий день мы смотрели фильм о знаменитом мудреце Вемане, том самом святом поэте, которого цитировал Кришнамурти. У Чандрасекара в офисе на полке стояла книга о нем, и я ее пролистал. История была впечатляющей. Для старого индийского кино фильм тоже был неплох. Юджи подшучивал над ним, а мы с Моханом усмотрели схожесть в сюжетах между отношениями Веманы и его гуру и отношениями Юджи и Джидду Кришнамурти. У Мохана хорошо получалось находить похожести в ситуациях, а Юджи со своим черным юмором отпускал комментарии во время самых сентиментальных сцен: там, где Вемана молился, он сказал: «Заткнись, ублюдок!», а где малышка умирала на руках у Веманы: «Умри, сука!» Смеялась даже преданная Джидду Кришнамурти, когда мы подшучивали над персонажем, который бы подошел на его роль. Жизнь Юджи как Веманы была подходящей космической шуткой, и с этой точки зрения Вемана был настоящим Маккоем.

Глава 56

«Я не знаю, что делать. Я беспомощен, абсолютно беспомощен» – пока ты думаешь, что ты абсолютно беспомощен, ты будешь зависеть от какого-то внешнего средства».

Ввоскресенье утром перед уходом Йогиня выглядела подавленной. «Думаю, человек привыкает ко всему», – сказала она мягко, пока мы, сокращая дорогу, пробирались через груды мусора, через пустырь с наваленными кучами старых грязных обносков, оберток от продуктов, пластиковых бутылок, сношенной обуви и испражнений: человеческих и животных.

В доме нам, как обычно, подали кофе в металлических чашках. В комнату вошел большой банкир со своей женой и огромной пачкой рупий для Юджи. Юджи начал снова третировать Йогиню по поводу ее денежных «инвестиций», чем явно огорчил и неприятно удивил ее, поскольку несколькими месяцами раньше она передала ему внушительную сумму. Он редко когда говорил о ее вкладе. Я спросил, как она себя чувствует, и услышал в ответ: «Теперь у меня возникло желание уехать». Однако она осталась. Юджи пытался еще раз вернуться к этой теме, но она наградила его испепеляющим взглядом, что-то сухо ответила, и все вернулось на круги своя.

Йогиня была похожа на облако, за которым постоянно тянулся шлейф. Иногда это был смог, а иногда – мерцающая волшебная пыль. Она всегда сногсшибательно одевалась. Во время коротких перерывов на ланч мы прекрасно ладили друг с другом. Мы оба так весело проводили время на людях. Удивительно, насколько все менялось, когда мы оставались наедине. Общаться в присутствии Юджи не было никакой возможности: он наполнял собой комнату до краев. Баладжи говорил мне, что в Тируваннамалае, где жил Рамана, семейные пары часто распадались, зато те, кто собирался серьезно практиковать, неожиданно влюблялись. Юджи говорил так: «Шоколад вызывает ту же химическую реакцию, что и влюбленность. Лучше есть шоколад, чем влюбиться и испортить свою жизнь!»

Она любила шоколад.

Сугуна надеялась, что к дню рождения Чандрасекара у нее появится второй внук. Юджи использовал ожидание этого радостного события, чтобы рассказать историю о том, как он заставил жену на шестом месяце беременности сделать аборт в Чикаго.

– Единственный раз в своей жизни я чувствовал себя действительно ужасно. Мне пришлось выбросить в мусорное ведро полностью сформировавшегося ребенка.

Жутчайшая история.

Много, много позже я услышал еще одно спровоцированное Сугуной признание. Когда он в очередной раз хвастался тем, что не плакал ни разу в жизни, она спросила: «Юджи, ты не плакал ни разу в жизни?»

Сугуна обычно очень редко задавала вопросы, но она была очень искренним человеком. Не имея возможности противостоять искренности, он подумал минуту и сказал: «Да, когда я оказался в Лондоне и увидел, что стало со мной, кем я был окружен, увидел, что вокруг одни преступники, я заплакал».