Пропащий

Наблюдая за тем, как Юджи обращается с деньгами, я понял, что его слова вводят в заблуждение, и в своих Максимах он использовал это умышленно. Меня безмерно удивляли блеск и точность, с которыми он редактировал данный «документ», явно предназначенный для создания у людей неправильного мнения о нем. Некоторые были уверены, что больше всего на свете он желал им «грести деньги лопатой». Если бы они посмотрели на то, что стояло за его словами, они бы увидели совсем другую историю, вполне очевидную. Нельзя сказать, что он не желал людям иметь много денег, – вовсе нет, просто он был безразличен к этому вопросу, а подделать такое отношение невозможно. В своих легких и свободных отношениях с деньгами он был похож на великого артиста, чувствующего себя абсолютно естественно в знакомой ему театральной среде.

Тем летом он заставлял девочек петь песни о деньгах. Они делали это по его просьбе постоянно, и я до сих пор помню, как они впервые исполнили песню из «Южного парка» о маме Кайла.

– Девчонки! Спойте ту песню!

Конечно же, они знали, про какую песню он говорит, их улыбки их выдавали:

– Ты имеешь в виду песню суки, Юджи?

– Да, да! Именно! – отвечал он с нетерпением.

– Ну-у-у-у-у-у-у-у, мамаКайлабольшаяжирнаясукаонасамаябольшаясукавовсеммире.

Они пели так быстро, что слова разобрать было практически невозможно, пели намеренно грубо, заканчивая песню долгим раскатистым «су-у-у-у-у-у-у-ка!».

И он снова заливался радостным детским смехом.

Песня нравилась ему также потому, что в ней затрагивалась еще одна из его любимых тем: «матери – чудовища».

– Все беды начинаются с матери! Моя мать говорила: «Я твоя мамочка, я твоя мамочка!» Кажется, я ее ударил. Потом она умерла. Вот когда разделение начинается: мамочка, стул, стол, красный стол – все эти слова отделяют вас от того, что находится перед вами.

Девочки пели вместе добрую часть своей жизни и потому их голоса звучали в унисон как у ангелов. Они пели «Битлз» «Деньги» («Вот чего я хочу»), а Люсия, их подруга из Италии, закольцевала ее:

Я хочу много денег,
Дай мне много денег,
Я хочу денег, я хочу денег
Вот все, чего я хочу.

Был также вальс от Нарена, исполненный с великим немецким усердием:

Делай деньги не мытьем, так катаньем,
Катаньем, катаньем,
Проси одолжить или воруй!
Воруй, воруй.

В это лето я подарил Юджи денег больше, чем дарил когда-либо кому-либо в своей жизни. Это был эксперимент.

По мере приближения к дате своего дня рождения он все чаще повторял, что люди присылают ему деньги со всех концов света. Нередко вокруг маленькой суммы он поднимал больше шума, чем вокруг большой. Без тени смущения он называл Преподобного дешевой мелкой скотиной за то, что тот дал ему тысячу долларов, и заявлял, что тот его обсчитывает. Нью-Йоркерша тоже была постоянной мишенью для оскорблений – при том, что она давала ему деньги чуть ли не до того, как он успевал заикнуться об этом. Зато если кто-то другой давал ему банкноту в пятьдесят франков, он мог говорить об этом до конца дня или недели.

В то лето удача повернулась ко мне лицом и мне предложили работу на арт-ярмарке в Базеле. Утром, когда я собирался уезжать на работу, Юджи в присутствии Махеша похвалил меня, по-моему, единственный раз в жизни, назвав «чем-то типа художника». Выходя из комнаты, я начал его благодарить, а он повернулся ко мне со свирепым видом и рявкнул: «Не благодари меня!» Махеш стоял там же. Оценив обстановку, он сказал со своим обычным напором: «Он дело говорит, мужик! Слушай учителя!»

Единственное, что я понял, так это то, что мне не нужно его благодарить, поскольку он ничего для меня не сделал.

За день до дня рождения Юджи я заперся у себя в комнате и стал готовить ему подарок. Это была книга его изречений о деньгах, иллюстрированная коллажем из журнальных вырезок и настоящих банкнот – все в юмористическом тоне. На следующее утро я положил книгу на его стул, в то время как у самого в животе порхали бабочки. В книге был весь мой заработок, полученный за работу на ярмарке: тысяча франков, тысяча долларов и тысяча евро. Даже когда я просто держал эту сумму в руках, у меня кружилась голова. Обнаружив книгу, он преувеличенно демонстративно открыл ее, быстренько повытаскивал деньги и начал расхваливать то, что он называл «картинами». Я был на грани нервного срыва, когда, переворачивая страницу за страницей, он подсчитывал сумму с громким «Ва-а-ау!».

Он тут же вычислил, что это было от меня: на последней странице было изображение лысого парня, сложившегося пополам и буквально выкашливающего из себя деньги.

В то лето многое напомнило нам о том, что Юджи смертен.