Пропащий

Юджи рубанул воздух рукой и, перепрыгнув на несколько десятилетий вперед, начал рассказывать до боли знакомую историю о том, как Джидду Кришнамурти пригласил его прокатиться по дороге в Гштаад. Углубляться в детали не было необходимости: если Юджи что-то упускал, ему помогала вся комната. По сюжету тогда шел дождь, и машина Джидду Кришнамурти остановилась рядом с шагавшим под дождем Юджи. Словно подтверждая правдивость своих слов, он добавил: «Там был Боб. Я не выдумал это», – как будто мы ему не верили. Но на всякий случай Преподобный подтвердил: «Точно».

– Я спросил его: «Есть ли у вас страхование ответственности перед третьими лицами, Кришнаджи?»

Еще один взмах руки, означавший, что у Кришнаджи ничего подобного не было, и мы все знали, что после этого Юджи сказал старику: «Я предпочту быть идущим под дождем и поющим под дождем!» На что тот ответил: «Ну как знаешь, старина!» «Он всегда называл меня «старина» на английский манер. Это был первый раз, когда я встретился с ним, и последний».

Несмотря на неточность, а возможно, именно из-за нее, Рэй подтвердил:

– Первый и последний!

– …после 1961 года никогда больше его не видел!

Сальваторе пытался вклиниться снова:

– Юджи… э… скажи мне «да» или «нет»…

Раньше, чем он успел задать вопрос, Юджи громко ответил:

– Нет!

– Но… э… как ты… э… думаешь…

– Нет! Нет, нет, нет!

– Но… э… вопрос…

– Нет, послушай меня! (Как будто у Сальваторе был выбор!) Во всем моем словаре есть только два слова: «нет» – для всего, «да» – для денег!

Несмотря на отсутствие логики в этом объяснении, что касалось Юджи, он считал вопрос закрытым, и все же… и все же…

– Да… э… – незамедлительно согласился Сальваторе, а Юджи тут же удостоверился:

– Понял? – и улыбнулся.

Сальваторе не собирался сдаваться так быстро и продолжал продираться сквозь джунгли:

– Как ты думаешь, он был в особенном состоянии или нет?

– Что?

– Кришнаджи. Он был в особом состоянии или нет?

Юджи ловко увильнул от вопроса, задав собственный:

– Хочешь послушать, что я говорил о нем?

Комната снова содрогнулась от смеха, мы все знали, чем грозит этот вопрос.

– Нет, Юджи, только «да» или «нет»!

– Ни да ни нет, но он был величайшим обманщиком двадцатого века!

– Обман, обман, о`кей, – вторил ему Сальваторе. – Значит, он не был в том состоянии?

– Нет, нет, нет!

Затем неубедительный вывод рухнул при следующем вопросе Юджи:

– В каком состоянии?

– Иногда да, иногда нет?

– Он был очень умным парнем.

Юджи продолжал уклоняться от ответов:

– Эй! Не забывай… мы жили в той же атмосфере, его учителя были моими учителями. А? Ты же это знаешь. – Он снова широко улыбнулся и под общий смех обвел взглядом комнату – народ наслаждался рассыпавшимся на куски диалогом. – Но я выбрал другого учителя! Кутхуми был моим учителем. Мория был его учителем!

Еще раз оглядев комнату, он взглядом обратился за поддержкой к Нарену:

– А Кутхуми был великим музыкантом, эй, каким был его…

Нарен был тут как тут со своим ответом:

– …орган, который было слызно во взэ-э-э-эй взэленной!

У него хорошо получилось сказать это. Юджи был доволен.

– Ты слышал? Было слышно во взэ-э-э-эй вселенной!

– И все зузчества, которые были зпозобны чуздтвовать, задрогались в экзтазе и блазэндзтве!

Это был перебор.

– Закрой рот, – сказал ему Юджи на телугу, не вынося грязного слова «блаженство».

– Мы не хотим говорить о нем… – Юджи сделал похлопывающее движение в воздухе в сторону Сальваторе.

– Но это… э… ты… э… говоришь о нем. Я ничего не говорю! – ответил он, пожимая плечами.

– Ты очень хорошо знал его! – напомнил ему Юджи.

– Я… опять же не буду спорить, но я его любил.

Сальваторе был итальянским романтиком до мозга костей.

– А?

Юджи определенно им не был.

– Я… э… люблю его… в определенном… э… смысле.

– Ты любил его? – словно не расслышав, переспросил Юджи.

– Да, я… э… благодарен ему за многое.

– За что? Назови хоть одно!

Смех в комнате снова усилился, когда Юджи театральным тоном продолжил свое объяснение и повел разговор совсем в другую сторону:

– …потому что он был близким другом мадам Скаравелли.

Смеясь, он показал на Сальваторе и, естественно, пошел дальше:

– … потому что он подтолкнул ее мужа к самоубийству.

– О, я не… э… знаю.

– Ты был там, когда она пригласила всех последователей Кришнамурти в Рим, и я должен был проводить беседу, – напомнил он Сальваторе, а затем снова ушел в сторону:

– Эй, а ее сын, он умер или все еще жив?

– О, он умер.

– Ты, должно быть, слышал, что он говорил о Кришнамурти. Что он говорил! Ему не нравилось, что мать тратит столько денег. В Риме! Она собрала там столько людей! Ну давай! – Он снова сделал приглашающий жест в сторону Сальваторе и продолжил:

– Нет, мы не говорим о том милом парне. Он был моим хорошим другом. Правда? Что?

И снова все смеялись, пока эта песня бесконечно продолжалась по кругу. Юджи тоже смеялся, то отклоняясь на спинку, то наклоняясь вперед, улыбаясь своей беззубой улыбкой, дразня Сальваторе очевидностью своих ответов, отказываясь следовать его вопросам…

– Что?

– Ну… ты… э… знаешь… э… Юджи, ты… э… знаешь, я ему… э… в некотором роде благодарен…

– Ему?

– Да.