Отдышавшись, смахнув песок с лица и глаз, Данила смотрит вокруг. Он стоит на коленях по пояс в грязи, перемешанной с асфальтом и пластиковым мусором. Над поверхностью земли стелется туман, наполненный запахом гари, химической вонью и горелым мясом. Плотная дымка не позволяет видеть дальше десятка шагов. Вокруг нет ни одного целого строения, сплошные дымящиеся развалины и трупы, изуродованные и разорванные на куски.
Данила не служил в армии, не участвовал в сражениях, его представления о войне основывались на фильмах, в которых, по понятным причинам, не показывают страшной правды. Много шума, много пыли и немного убитых, лежащих в красивых позах. И ни капли крови. А ее было много! Наступления захлебывались одно за другим, из-под солдатских тел не было видно земли. Полки, бригады и дивизии уходили в бой и не возвращались. Ни один человек! Людей хоронили наспех в общих могилах и шли дальше. И это, если было что хоронить, потому что снаряды рвут тела в клочья, а то, что от них остается, танковые гусеницы перемешивают с землей. А когда отступали, бросая тела товарищей, копили злость и желание отомстить. Война, которую показывают на экране — детский лепет по сравнению с реальной бойней!
Данила смотрел остановившимся взглядом на месиво из тел и земли, с трудом осознавая, что произошло. Долина, зажатая с трех сторон горными хребтами, является идеальным местом для нанесения массированного ракетно-артиллерийского удара. Не надо целиться в конкретную мишень, нужно просто сбросить как можно больше снарядов и ракет в долину, где живут и работают тысячи людей. Они погибнут, даже не осознавая происходящего. Тех немногих, кто выжил, добьет команда зачистки.
Так действовали немцы в войне против СССР, так поступали американцы во Вьетнаме — так делают все, кто хочет не просто захватить территорию, а уничтожить все живое без разбора.
Данила с трудом выбирается из завала. Слабый ветер разгоняет дымку, из мутной пелены медленно проступают развалины. Того, что называлось рынком всякой всячины больше нет. Торговые павильоны и строения превратились в чадящие кучи мусора, дороги засыпаны осколками кирпичей, зияют воронки от снарядов и трупы, множество изуродованных трупов людей, рептилоидов и … и невозможно определить кого. Просто куски мяса. Долина превратилась в кладбище и едва ли кто остался в живых. Данила оглядывается — ему просто повезло, первым взрывом его накрыло рекламным щитом из целого куска железа. Оно защитило его от осколков, от града камней, а потом взрывной волной отбросило и потерявшего сознание Данилу засыпало землей и мусором. Он выжил только потому, что обстрел велся так называемыми волнами или квадратами, то есть залпы перемещались от входа в долину до ее конца.
- Эй! - срывающимся голосом кричит Данила. - Есть кто живой?
Ответа не последовало. Если кто и выжил, то похоронен под толщей земли или просто лежит без сознания, истекая кровью. Немного потоптавшись на месте, Данила бредет прочь, оступаясь и проваливаясь по колено в припорошенные дымящимся мусором ямы. Он то и дело оглядывается, кричит, надеясь увидеть друзей, но никто не отзывается и ничьи фигуры не поднимаются с земли. Глаза слезятся от едкого дыма, легкие забиваются вонью сгоревшего пластика и взрывчатки, в ушах стоит гул. Идти неимоверно трудно и вообще непонятно, куда и зачем.
Гул в ушах становится сильнее, ветер упруго давит в спину. Данила только пожимает плечами — ну дует, да. И что? Ветер стал сильнее, такое бывает. Может, дождь пойдет. Не все ли равно? А гул — ну так контузия у него. Где-то читал, что при контузии глохнешь, тошнота в горле и вообще плохо соображаешь. Наверно, поэтому Данилу не удивил толчок в спину, от которого он упал лицом в грязь. Что-то острое вонзилось в шею, боль пронзила тело, отозвалась гаснущим криком и утонула в беспамятстве …
Глава 8.
- Да что б я сдох! - раздался чей-то странно знакомый голос. - Поверить не могу.
Данила ощутил себя лежащим на холодном железном полу, опущенные веки горят красным цветом, в лицо веет теплом. «Меня рассматривают под прожектором, - понял Данила. - Как диковинку. Я хоть не голый»? Почему-то именно это обстоятельство волновало его больше всего. То, что могут убить прямо щас, после опознания, это ничего. А вот что голый, так это прямо ни на какую голову не налазит, просто вселенское беззаконие и беспредел! Необходимо принимать срочные меры.
- Не свети в морду, козел! - как можно вежливее — мало ли что! - говорит Данила. - И хватит пялиться на меня!!!
- Да, это он, - уверенно произносит тот же голос. - Врожденное хамство подделать невозможно.
Гаснет свет, под опущенными веками наступает темнота, плавают красные круги. Данила шевелит руками, ощупывается. Он лежит на чем-то твердом и прохладном (разделочный стол, бл...ь!), до пояса укрыт куском ткани, а еще он голый в смысле без трусов. Именно отсутствие данного элемента одежды каждого приличного мужчины встревожило и обозлило больше всего. Зато не связан, уже лучше!