Пропащий

Данила ножом отчекрыжил надкрылки и … и застыл в недоумении — а что дальше-то? Их же надо как-то прицепить к ногам! Данила глубоко вдыхает насыщенный запахом гнили и сероводорода воздух, оглядывается — волокна! Странные белые шнуры, которые вывалились из брюха мертвого жука. Они шевелятся и Данила с омерзением понял, что это черви. Паразиты, наверное, которые пожирали плоть жука изнутри. Но выбирать не из чего!

Данила осторожно проковыривает дырки по краям импровизированных лыж, пробует червя на разрыв — нормально, крепкий червячок! Соорудив примитивные крепления из червей — пару-тройку намотал на руку про запас! — осторожно ступает в грязь. Жучиные надкрылки слегка прогибаются под тяжестью человеческого тела, но держат. Медленно, словно опасаясь расплескать воду в стакане, Данила скользит по поверхности болота, огибая лужи, кочки и редкие кусты засохшего древовидного папоротника. Вонища стоит такая, что даже ветер не может разогнать. От обилия сероводорода кружится голова и тошнота подступает к горлу. Куда идти, Данила примерно знает, ориентиром служит холм на краю болота.

Ветер внезапно стихает. В наступившей тишине слышно, как чавкает грязь, лопаются пузыри болотного газа, где-то в стороне верещит какая-то тварь — не то от радости, что поймала кого-то, не то от горя, что поймали ее. Острое чувство приближающейся опасности кольнуло в затылок, Данила сдвигает ноги, падает на колени и пригибается как можно ниже, почти касаясь носом грязи. Тотчас мощный поток воздуха вздыбливает волосы на затылке, нечто темное и тяжелое проносится мимо. Мелькает волосатое поджарое брюхо, кривые лапы с сжатыми когтями рассекают воздух, громадные кожистые крылья заслоняют небо.

— Птеродактиль, зараза, — шепчет Данила. — Здоровенный какой!

Тварь с недовольным клекотом взмывает ввысь, делает левый разворот и устремляется вниз. Данила берет ружье, прицеливается. Летающая ящерица атакует со стороны солнца. Соображает, что так ее хуже видно! Данила опускается на колени и ждет. Когда громадный силуэт заслоняет небо, кожистые, как у летучей мыши, крылья распахиваются во всю ширь, тормозя движение Данила вскидывает ружье и стреляет не целясь, почти в упор между лап. Брюхо птеродактиля взрывается, разбрасывая внутренности и кровь во все стороны, будто бочка с помоями. Раненый ящер истошно визжит, костлявое туловище приближается со скоростью пушечного ядра, кожистые крылья молотят воздух, брызжет кровь … Данила делает кульбит в сторону, но влипшие в грязь лыжи не слушаются, крепления из полуживых червей рвутся и Данила шлепается в вонючую жижу, как жаба на песок. В последний момент удается растопырить руки, чтобы не провалиться.

Аки пророк распятый Данила лежит лицом в грязь, пуская пузыри и мысленно ругаясь последними словами. Встать, опираясь на руки, невозможно — ухнешь по самые плечи. Данила с усилием выдергивает голову из болота и тянет шею как можно больше, становясь похожим на крокодила уродца. Жирная, маслянистая грязь отпускает неохотно, напоследок плюнув облачком сероводородного смрада. Данила заползает на свои лыжи, кое как отряхивает грязь и поправляет оружие. Умирающий птеродактиль бьется в конвульсиях неподалеку. Болотные хищники, привлеченные шумом и кровью, уже кучкуются неподалеку. Данила невольно ежится, увидев громадных плоских пиявок, похожих на шевелящиеся банные полотенца. Какой-то членистоногий червяк с многочисленными отростками по всему телу суетливо высовывается из зарослей хвоща, шевеля кривыми жвалами по бокам рта. В воздухе нарастает гудение, будто звено вертолетов собирается приземлиться. Это тройка гигантских стрекоз барражирует на высоте пяти метров, ожидая кончины птеродактиля.

На человека, с ног до головы облепленного вонючей грязью и тиной, никто не обращает внимания. Тихонько, не делая резких движений, Данила «гребет» прочь, опустившись на карачки. Привязывать лыжи некогда и нечем, полумертвые белые черви ожили и в панике удрали, воспользовавшись подходящим моментом. До спасительного островка примерно километр. Может, меньше. Данила работает четырьмя «костями» мощно и равномерно, грязная жижа покорно уступает напору, импровизированные лыжи скользят, как по маслу, грязь чавкает и хлюпает. Пройдя с полверсты Данила даже сумел приспособиться — движения стали плавными и расчетливыми, как у жука-плавунца, шея вытянута, голова приподнята, дабы лицезреть возможные препятствия и перспективу. Полуденное солнце подсушило грязь, корка растрескалась и начала сыпаться крупными кусками. Сварливые вопли тварей, пирующих останками жука, постепенно затихают. Слышно только ритмичное хлюпанье грязи и собственное сопение.

До спасительного островка остаются считанные шаги. Обливаясь потом и грязью, Данила «рулит» к небольшому выступу с валуном странной приплюснутой формы, дальше по склону перебраться на вершину, под раскидистую крону гигантского папоротника.

— Солнце проклятое! — бурчит Данила. — Здесь зима бывает или нет? Хоть бы дождик пошел!