Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

Когда я не ездил вместе со всеми, место начинало звучать совсем по-другому: словно кто-то незаметно поворачивал ручку громкости. Пока он был здесь, за пеленой его белого шума мир не замечался. В его отсутствие запахи сада и моря, мерцающие в вечернем воздухе, становились очень отчётливыми. Звуки тяжёлых машин и голоса работников городских служб, наводящих порядок после наводнения, разносились эхом среди окружавших сад зданий. В это время года дети снова ходили в школу, а взрослые — на работу, вернувшись в город после летних отпусков. Когда Юджи был на месте, крича на Марио, требуя у «суки» горячей воды, звук его голоса словно заколдовывал всё вокруг. Будучи постоянно погружённым в него, я переставал замечать всё остальное.

Мир вокруг нас был фоном, вырезанной из картона картинкой. Для него он ничего не значил. Его образ жизни был возможен, лишь когда «тело представляет собой уплотнённое воображение» — как это было для него. Мы представляли, что мы живём в мире, и он подыгрывал нам, никоим образом не привязываясь к реальности, которую мы воображали. Он был намёком на что-то неизвестное, но постоянно существующее.

Находиться рядом с ним было всё равно что жить в чистилище: можно чувствовать небо, но не иметь возможности к нему прикоснуться. И сам себе кажешься немного мёртвым по сравнению с тем, насколько живым был он.

Джованни был немногословен: он наблюдал за тем, как Юджи снова балуется с кошельком Нью-йоркерши, доставая из него бумажные деньги. Монетки он оставил…

— Не люблю звон монет, — сказал он, цитируя Рамакришну. Джованни повернулся ко мне. Смеясь, он поднял руки вверх и сказал, пожимая плечами:

— Он постоянно чем-то занят!

Когда Нью-йоркерша обнаружила пропажу, она с удовольствием ему подыграла. Как бы он её ни обзывал, в их отношениях чувствовалась глубокая забота. У неё хватало здравого смысла оставаться с ним, не обращая внимания на несущественное. Йогиня поехала назад в Штаты навестить отца. Вечером, накануне её отлёта, Юджи подбросил в наш окоп гранату. Когда встал вопрос о жильё в Гштааде, он сказал:

— Он может остановиться в её шикарной квартире.

Она мне этого не предлагала. Всю дорогу до квартиры Аниты она отпускала едкие комментарии. Я повернулся и пошёл прочь в сторону ворот, ведущих на главную дорогу. Не успел я до них дойти, как она выскочила на балкон с криками: «Луис! Говорю тебе, постой! Не уходи от меня!»

Я слышал, как повсюду стал включаться свет. Даже не сомневаюсь, что он в это время сидел в своей маленькой пещерке и улыбался. Ублюдок!

Мы прекратили ругаться только на главной улице. К моменту, когда мы достигли её середины, оба были расстроены до крайности. Нам уже даже не важна была причина ссоры. Осознав это и согласившись, что мы так и не смогли ни к чему прийти, мы решили пойти домой. Нужно ли говорить, что в ночь перед её отъездом мы не сомкнули глаз.

Мы отвезли её в аэропорт в Ниццу и ещё на несколько дней вернулись в Гштаад, где в его новой квартире на первом этаже проходили наши встречи. Из её квартиры двумя этажами выше (в результате нашей последней разборки мы пришли к тому, что я должен остаться у неё — впрочем, какая разница?) я слышал скрип его двери, когда кто-нибудь входил. В этот момент возникал свистящий звук, и жаркий воздух комнаты засасывал воздух из коридора внутрь, а вместе с ним искусственный запах сосны, идущий от коридорных ковров. При входе в его комнату из-за духоты и соснового запаха возникало ощущение, что попадаешь в коричневую утробу. Он сидел лицом к двери, приветствуя нас, когда мы вошли в его приёмную залу с приглушённым светом, закрытыми шторами и тёплыми полами, нежно поджаривающими снизу. Подогревающий мат оставался лежать под ковром, даже если Юджи куда-нибудь уезжал.

— Эй ты, ублюдок! Ты где был? — спросил он, когда я вошёл вслед за всеми.

Устроившись подобно маленькой белой обезьянке в своём полосатом набитом кресле, он постоянно шевелил пальцами рук, кричал на Марио, раздавал приказания или отвечал на телефонные звонки. Он почти непрерывно двигался, мельтеша в кресле, обнимавшем его как трон. И если при входе казалось, что он спит, возникало ощущение, что эта крошечная фигурка словно чуть-чуть зависла над креслом.

Однажды кто-то сказал о Рамане Махарши, что встреча с ним была подобна встрече с тигром: он съедал целиком и только косточки выплёвывал. На что Юджи тут же отозвался: «А здесь даже косточек не остаётся!» Он был сверхпроводником бесконечного движения, пульсирующего в тонком гибком теле. Он производил впечатление призрачной куклы, приводимой в движение невидимыми нитями. «Я даже не знаю, что говорю!»

Если бы слушателей не было, он бы растворился в пространстве.

«Спокойной ночи».

Я уверен, что после того, как большая деревянная дверь с щелчком закрывалась, он исчезал в воздухе.

*

К этому моменту всё казалось лишённым смысла. Нью-йоркерша либо спала на кушетке, подвергаясь угрозе высылки, либо носилась по городским магазинам.

— Эй! Если хочешь спать, иди домой и спи там!

— Юджи, я не сплю!

— Не пытайся умничать!