Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти

— Вас не может интересовать то, что я говорю! Вы, такие, какими вы себя знаете, какими вы себя чувствуете, придёте к концу! Вы упадёте замертво, я вам говорю! Вы хотите, чтобы я говорил о любви, блаженстве и божественности, как этот грязный ублюдок Джидду Кришнамурти? Не дождётесь! Я не заинтересован в том, чтобы продать вам дрянной товар. Для этого можете найти массу других гуру на рынке. Нет нужды говорить, что вы ничего не получите от меня и вы ничего не получите от них. Вы поймёте это сами, но то, что привело вас сюда, приведёт вас куда-нибудь ещё.

Хозяин квартиры, мистер Парик, высокий строгого вида мужчина, в течение целой недели не сказал никому ни слова, включая Юджи. Они с женой принимали у себя Юджи в течение более двадцати лет. Её нигде не было видно: она всё время что-то готовила или убирала, давала указания слугам, к нам не выходила.

Прошлый опыт мистера Парика в качестве учителя медитации випассаны и его дружбу с Гоенкой, основателем этой школы медитации, поколебала, а затем и вовсе уничтожила его открытость Юджи. В самом начале их общения Парик напрямую спросил Юджи, должен ли он отказаться от своей практики. Юджи ответил: «Не спеши. Она должна отпасть сама собой».

После двух или трёх визитов Юджи в последующие годы его интерес к медитации отпал почти незаметно.

Однажды мы отправились на «моцион» на машине. Юджи пригласил нас с Тэа в свою машину. Мы проехали через весь Мумбай от Джуху до полуострова Ожерелье Королевы — места средоточия зажиточных домов и бизнес-офисов. Молодой индиец, которого Юджи называл «пилотом компании „Эйр Индия“», предложил ему пойти в Клуб военных офицеров неподалёку от Ожерелья Королевы, но вход иностранцам туда был воспрещён, и Юджи отказался. Без всякого сомнения, он бы принял приглашение, если бы был один.

Вместо этого мы поехали на пляж прибрежной линии Ожерелья Королевы. Постепенно кроваво-красное солнце опускалось в океан, и вдоль изгиба побережья к северной части Ожерелья начали мерцать светлячки городских огней. Мы остановились на обочине дороги и в закатном свете солнца шутили о манере Юджи критиковать школы Джидду Кришнамурти.

— Этот ублюдок таскал всех детей смотреть на закаты! Всё это — стремление к удовольствию, ничем не отличающееся от наблюдения за прыгающими грудями женщины, говорю я вам! На обратном пути мы ехали мимо знаменитых мумбайских трущоб, представлявших собой безрадостную картину убогих условий человеческой жизни. Самодельные временные лачуги, начинавшиеся от обочины, тянулись вдоль дороги на всём пути вплоть до Джуху на севере. Это была чудовищная экспозиция экономического неравенства. В замечаниях Юджи по этому поводу сочувствия не было: «Богатые воруют у бедных всё на свете. Затем бросают им копейки, чтобы оправдаться перед самими собой, и называют это благотворительностью. Эти грязные ублюдки всё разворовали на этой планете! И я не исключение. Мы все живём жизнью Райли, и вы и я. На Земле достаточно еды, чтобы прокормить всех, тогда почему же они голодают, хотел бы я знать?»

Будучи щедрым в юности, он приоткрыл ту сторону экономики благотворительности, о которой мало кто знал. Как только его школьные приятели, которым он когда-то по бедности помогал книгами и обувью, становились на ноги и достигали финансовой свободы, они тут же злорадно отворачивались от тех, кто испытывал нужду. Они становились, как он говорил, «жадными эгоистичными ублюдками, похожими на всех остальных». Поэтому, по его мнению, благотворительность была вещью абсолютно бесполезной. Он считал Индию страной нищих: «Индия получила свою свободу на блюдечке с золотой каёмочкой, тогда как другим странам свобода досталась тяжело: люди сражались и умирали за свою свободу — в этом вся проблема». Обычно, когда мы приходили утром, он сидел в гостиной, свет из террасы позади него подсвечивал копну светлых волос, белая шёлковая пижама поблёскивала, а руки во время разговора порхали, совершая непредсказуемые грациозные жесты. Он редко бывал спокойным: возникало ощущение, что перед нами постоянно двигается и мерцает язык белого пламени. Доносящиеся через окно звуки школы, расположенной неподалёку, наполняли комнату ритмом будней. В определённое время голоса и крики детей усиливались, а затем стихали снова. Медленно и незаметно опускался вечер, и тёмная улица снова становилась декорацией в театре, в котором ничего не происходит.

Забавно — слушать его было всё равно что слушать себя. Мы легко могли сидеть часами, словно наблюдая за костром в темноте.