— Когда я впервые приехал в Лондон, кто-то потащил меня слушать одного из тех известных парней, что выступали в Альберт-Холле.
Затем, указав на Нарена (немца, который очень любил музыку) лёгким взмахом салфетки, продолжил:
— Его любимая Девятая симфония Бетховена… он начал… я встал и вышел. А потом я ещё был в Москве.
— Ага…
— Мой гид, сука, настаивал на том, что я должен пойти и послушать концерт, очень знаменитый концерт в Большом театре…
— Ааа…
— Он называется Большой театр… «Мадам, ноги моей не будет в вашем грёбаном театре!», — поглаживая рукой воздух перед собой, сказал он и продолжил:
— Вы до сих пор не создали ничего более интересного, вы по-прежнему играете Моцарта! — Он разминался перед тем, как напасть на проявления творчества, имея в виду Нарена.
— Ага…
Затем взорвался ворчливым немецким: «Баааах!» и состроил насмешливую рожицу.
Нарен в ответ на это пролаял: «Бах! Бах!»
— Что, Нарен? Баааах! — Юджи шлёпнул его и широко улыбнулся оттого, что все смеялись над его произношением.
Преподобный добавил:
— Его Бах хуже, чем его укус!
Когда он это сказал, Нарен побежал к столу и стал колотить по нему, как не в себе:
— Бах! Бах! Бах!
— Бах! Бах! — Юджи не собирался сдаваться. — А Вагнер хуже всех!
И окончательно уничтожил пантеон немецких культурных драгоценностей его последний выстрел:
— Я знаю о музыке больше, чем…
— Мммм…
— Даже лучшие музыканты!
— Мммм!
— Они не в силах этого вытерпеть!
— Не в силах!
— А? Что? — Он хотел, чтобы Преподобный снова повторил ему то, что он уже знал.
— Ты знаешь гораздо больше о музыке!
— Чем лучшие музыканты! — напомнил Юджи, смеясь и указывая вверх, критикуя с радостью пятилетнего ребёнка.
Сальваторе снова встрял:
— Юджи, ты очень-очень прррав, потому что…
Комната разразилась смехом. Мы смеялись над самим фактом его согласия с этим нелепым бредовым разговором. Желая обнаружить причину смеха, он обернулся и рассмеялся сам. Но перед этим Юджи успел вставить:
— Не говори, что я прав!
— Но… э… послушай, потому что я могу… э… с тобой…
— А?
— Потому что… э… это тоже музыка, — сказал он, отстукивая карандашом ритм по столу.
— А ещё лифт… э… который тебе нравится… э… в моём доме… — вспомнил он. — Бррр, тебе нравится, ты помнишь?
— Я знаю.
— Мууурти сказал… э… мне: «Это музыка!» Ла-ла-ла! — ответил он, размахивая карандашом как дирижёрской палочкой. — Ты помнишь? Так же и звук, музыка — это звук…
Он продолжил постукивать по столу, затем добавил бит другой рукой. Начала вырисовываться приятная мелодия.
— Но затем человек начал что-то делать с этим звуком.
Юджи это не поколебало.
— Ничего.
— Ах, но… э… Юджи, звук он сначала, а потом… творчество…
Затем Сальваторе начал напевать, подражая звукам скрипки:
— Хммммм, эмммммммм, аммммммм…
Юджи легко рассмеялся.
Сальваторе снова улыбнулся:
— Ах, Юджи, ты не понимаешь.
— Согласен, не понимаю.
— А, ну ты… э… шутишь, понятно…
— Нисколечко. — Улыбнувшись, он воспользовался возможностью снова свернуть на свою колею и повернулся к Рэю: — Понимаешь, когда я разговариваю с музыкантами, я обычно говорю: «Видите ли, гармония в западной музыке, а мелодия — в восточной». Раньше в Индии никогда не использовались музыкальные инструменты.
— Хммм!
— Раньше, в Адьяре, в Теософском обществе, я был окружён лучшими музыкантами. Сколько лет я там провёл? С 1932 по 1951-й?
Пока он так разговаривал с Сальваторе, Мэгги, наша хозяйка в Палм-Спрингс, истерически хохотала вместе со своим братом Нареном, по прозвищу «Святой». Это было очень весёлое зрелище. Один вид этой парочки вызывал смех.
Я находился в дальней части комнаты на диване вместе с Майком и Уешей, отпуская комментарии по поводу происходящего, играя в этой компьютерной игре роль тупого боевого оружия. Остальные сидели кто где в разной степени расщепления сознания и, слушая Юджи, покатывались со смеху. Периодически влезая в разговор со своими глупостями, я заставлял половину комнаты взрываться смехом, пока Юджи объяснял вещи, которые мы все уже тысячу раз слышали, и мы словно заново смотрели знакомое кино. Во время разговора он был похож на ребёнка: его руки и ноги постоянно двигались, он смеялся, улыбался, откидывался в кресле.
Его несло, и ничто не могло его остановить.
— Они не в курсе, я очень хорошо знал Кришнамурти, мы были очень хорошими друзьями, он меня очень любил.
Преподобный подыгрывал:
— Он очень тебя любил!
— Каждый день мы ходили с ним на прогулки в Ченнаи, Адьяре. Мои дочери играли с ним. И он не знал, как нужно пить апельсиновый сок. — С этими словами он погладил Преподобного по руке.
— Однажды моя жена пригласила его: «Пожалуйста, покушайте с нами». — «Нет, если я приму ваше предложение, я должен буду принимать предложения всех людей». И он пригласил меня пообедать с ним… «Никогда!»