Пропавшая

В коридоре возле моей палаты никого нет. Наверное, ищейки из отдела по борьбе с коррупцией ушли домой, устав меня ждать.

В девять вечера я звоню матери в Виллавуд-лодж. Она долго не подходит к телефону.

– Ты спала?

– Смотрела телевизор. – Я слышу, как он жужжит на заднем плане. – Почему ты не приехал меня навестить?

– Я в больнице.

– Что с тобой стряслось?

– Повредил ногу, но я поправляюсь.

– Раз это не серьезно, ты должен был приехать навестить меня.

– Врачи говорят, мне надо побыть здесь еще недельку.

– А близнецы знают?

– Я не хотел их волновать.

– Клэр прислала мне открытку из Нью-Йорка. На выходных она была на виноградниках Марты. И говорит, что Майкл, видимо, перегоняет яхту в Ньюпорт[25], на Род-Айленд. Они смогут встретиться.

– Здорово.

– Ты должен им позвонить.

– Да.

Я задаю ей еще какие-то вопросы, пытаясь поддержать разговор, но она уже сосредоточилась на телевизоре. Внезапно она начинает сопеть. Кажется, что ее нос находится прямо у меня над ухом.

– Спокойной ночи, Даж, – так я ее называю.

– Погоди! – Она прижимает трубку к губам. – Янко, приезжай ко мне.

– Приеду. Скоро.

Я жду, когда она повесит трубку, и настраиваюсь позвонить близнецам – просто так, чтобы проверить, все ли у них в порядке. Этот телефонный звонок я постоянно прокручиваю в уме, но никогда не совершаю.

Я представляю, как Клэр говорит:

– Привет, папа, как дела? Получил книгу, которую я тебе послала?… Нет, она не о диете, она о стиле жизни… о том, как очистить печень и вывести токсины…

Потом она приглашает меня на вегетарианский обед, который выведет из меня еще больше токсинов и окончательно все очистит.

Я также представляю, как позвоню Майклу. Мы встретимся, выпьем пивка, поболтаем о футболе, как нормальные отец и сын. Только в нашей ситуации давно нет ничего нормального. Я представляю себе чужую жизнь. Ни один из моих детей не станет тратить свое время на телефонный разговор с отцом, не говоря уж об ужине.

Я очень люблю своих детей – просто я их не понимаю. Они были замечательными малышами, но потом превратились в подростков, стали слишком быстро водить машину, слушать слишком громкую музыку и обращаться со мной, как с фашистским приспешником, только потому, что я работаю в полиции. Любить детей легко. А вот воспитывать их трудно.

Я засыпаю под телепрограмму. Последнее, что я помню, – женщина с застывшей улыбкой снимает саронг и прыгает в бассейн.

Через какое-то время я просыпаюсь от боли. В воздухе разлито ощущение опасности. В палате кто-то есть. Свет падает только на его руки. С пальцев свисают серебряные четки.

– Как вы сюда попали?

– Не верьте тому, что пишут в газетах о порядке посещений в больницах.

Алексей Кузнец наклоняется ко мне. У него темные глаза и еще более темные прямые волосы, зачесанные назад и удерживаемые средством для фиксации и силой воли. Еще одна его особая примета – круглый розовый шрам на щеке, сморщенный и покрытый белыми жилками. Часы у него на руке стоят больше, чем я могу заработать за год.

– Простите, я не справился о вашем здоровье. Вы хорошо себя чувствуете?

– Прекрасно.

– Это очень приятная новость. Уверен, что ваша мать почувствует облегчение.

Он на что-то намекает?

Я чувствую, как холодеют мои пальцы.

– Что вы здесь делаете?

– Я пришел забрать то, что принадлежит мне.

– Забрать?

– Мне кажется, мы заключили договор. – У него классическое английское произношение, безупречное и холодное.

Я недоуменно смотрю на него. Голос Алексея становится тверже:

– Моя дочь – вы должны были ее спасти.

Я чувствую себя так, словно пропустил какую-то часть разговора.

– О чем вы? Как я мог спасти Микки?

– Боже мой, это неверный ответ.

– Нет, послушайте. Я ничего не помню. Я не знаю, что случилось.

– Вы видели мою дочь?

– Не уверен. Думаю, что нет.

– Ее прячет моя бывшая жена. Ничему другому не верьте.

– Зачем ей это делать?

– Потому что она жестокая, бессердечная тварь, которой нравится поворачивать нож у меня в ране. И нож этот очень острый.

Он произносит это с такой яростью, что, кажется, даже температура в комнате падает.

Успокоившись, он поправляет манжеты рубашки.

– Итак, как я понимаю, вы не передали выкуп.

– Какой выкуп? Кто просил выкуп?

У меня трясутся руки. Растерянность и разочарование последних дней достигают кульминации. Алексей знает, что произошло.

Путаясь в словах, я прошу его рассказать мне о случившемся.

– На реке стреляли. Я не помню, что там произошло. Мне нужно, чтобы вы помогли мне понять.

Алексей улыбается. Я уже видел эту презрительную, всепонимающую улыбку. Пауза затягивается. Мне не верят. Он сжимает ладонями голову, словно хочет раздавить ее. На большом пальце у него перстень – золотой и очень толстый.

– Вы всегда забываете свои неудачи, инспектор?

– Напротив, обычно я только их и помню.

– Кому-то придется за все ответить.

– Да, но сначала помогите мне вспомнить.

Он сухо смеется и протягивает руку в направлении моего лица. Его указательный палец нацелен мне в голову, а большой палец с перстнем представляет спусковой крючок. Затем он поворачивает руку так, что его пальцы охватывают мое лицо.