Пропавшая Джина

Валя и Поля проводили взглядом удаляющегося Митьку. Когда он свернул на перекрестке, Валя достала из кармана ещё одну шоколадку, разломила её пополам, хрустнув лопнувшей фольгой, и протянула половину Поле.

– Думаю, Митька не врёт. Зачем ему?

– Митька всегда говорит правду. После того, как поучительный рассказ прочитал про одного первоклассника, который обманул маму. Этот герой сказал, что съел кашу, а на самом деле, пока мама зажмурилась, … когда чихнула, выкинул кашу в окно.

Валя, казалось, не слушала.

– Вместе с тарелкой!

– Да? – удивилась Валя и замерла на месте, уставившись на сестру.

– Ага, – довольно кивнула Поля. – А потом в дверь их квартиры позвонил незнакомый мужик, которому каша упала на голову. Вот после этого Митька больше не врёт. Говорит, всё равно рано или поздно все узнают. И в следующий раз верить тебе уже не будут. Ты уже будешь для всех вруном!

– А как же тот мужик им позвонил, тарелка-то тяжёлая была наверно?

– Думаешь, Митька всё-таки наврал? Может, они невысоко жили. И это скорее всего зимой было, а он в мягкой шапке был такой, знаешь? … пушистой.

Валя пожала плечами и снова сосредоточенно зашагала.

Когда закончилась третья шоколадка, девчонки подошли к дому Джины. Валя позвонила в звонок и услышала, как тот колокольчиком отозвался в доме. Дверь не открыли. Валя ещё несколько раз втопила кнопку, и снова задребезжал колокольчик.

Щёлкнул замок в соседской глухой калитке, и на улицу высунулась седая косматая голова.

– Кто это здесь балуется? Людям спать не даёт? – по-стариковски проворчал дед Гриша.

– В такое время только летучие мыши спят! – Поля пронзила деда строгим взглядом.

– Можете не звонить. Дома никого нет. Час назад приехал их папа, забрал их маму, и они куда-то уехали. Мрачные, как осень в Магадане, – и дед Гриша часто затряс головой.

Валя подошла к калитке, из-за которой продолжала выглядывать голова соседа, задумчиво провела указательным пальцем по шершавой поверхности, будто проверяя, сколько на ней пыли, и спросила:

– А вы случайно не видели здесь вчера большую чёрную машину с запасным колесом на багажнике и наклейкой – серебристой акулой?

– А в ней двоих – большую тучу и чёрные сандалии с жёлтыми носками. Ну, то есть, одна женщина, похожая на квадратную тучу, а другой – мужчина, похожий на санда… то есть на нём сандалии и жёлтые носки, – уточнила Поля.

– Как ты сказала? Туча в сандалиях на серебристой акуле? – переспросил дед Гриша и закашлялся. Вдруг он перестал кашлять и выпучил на девчонок свои выцветшие серые глаза, отчего стал похож на сушёного леща.

– Маленькие глазки и усики. У него. А она как туча?

– Квадратная туча! Ещё бывают треугольные, как… треугольник. Но эта – квадратная, – спешно добавила Поля, разводя руки в стороны, чтобы показать что-то очень большое.

– Да, так они выглядели, если верить Митьке, – подтвердила Валя. – Он сказал, что эти двое забрали Лисика.

Дед Гриша бросил взгляд на свои поношенные туфли, почесал затылок, потом открыл калитку и сказал неожиданно помолодевшим голосом:

– А ну, заходите! Расскажу вам кое-что. Это может быть очень серьёзно.

Поля колебалась. Но Валя подтолкнула её в сторону калитки, и они очутились по ту сторону забора, который много раз видели только с улицы. Во дворе деда Гриши было как-то уж слишком сумрачно. По бокам дорожки, ведущей к дому, росли низенькие, корявые яблони. В углу давно заброшенного сада белела покрытая пятнами плесени и налипшей прошлогодней осенней листвой старая ванная, которую когда-то использовали для сбора дождевой воды. Сёстры невыносимо медленно прошествовали вслед за шаркающим по плиткам дорожки дедом Гришей к крыльцу дома. Входная дверь была тоже очень древняя, деревянная, много раз перекрашенная. Из-под потрескавшейся зелёной краски местами выглядывал предыдущий синий слой. А где-то виднелся и ещё более ранний – коричневый. Валю давно мучал вопрос, почему двери обычно красят в самые тоскливые цвета, а не в сиреневый, креветочный или, например, бирюзовый.

Дед Гриша дёрнул хлипкую дверь.

– Заходите. Не упадите, тут лампочка сгорела и ступенька.

В доме пахло одновременно старостью и весной. Старик всегда держал открытым окно, из которого дом Джины был виден почти целиком. Центр комнаты с мрачными обоями, в которую они попали из тёмного коридора, основательно занимал прямоугольный стол. На жёлто-зелёной скатерти лежала пачка потрёпанных журналов, будто кто-то приготовил их к сдаче в макулатуру. К стене напротив окна привалился видавший виды диван с деревянными подлокотниками, накрытый разноцветным лоскутным покрывалом. Углом к столу возвышалась прямоугольная громада – часы с маятником за стеклянной дверцей и пожелтевшим от времени циферблатом. А рядом – четыре фотопортрета в рамках, два побольше и два поменьше.

– Это моя семья, – прервал тишину дед Гриша, заметив, что девочки с интересом разглядывают фотографии. – Мои мама и папа. А внизу мы с братом.

– У вас есть семья? – удивилась Поля.