Пропавшая гора

— Да, tintoreros[11], — говорит он, называя самых опасных представителей акульего рода и положив руку на большие камни, рядом с которыми лежит. — Я хотел бы, чтобы они попробовали и первым шел бы Гремучая Змея. Это дало бы мне возможность рассчитаться с художником за плохой рисунок у меня на груди — бросив ему в голову одного из этих красавцев. Malraya! У меня может никогда не быть возможности рассчитаться, особенно сейчас.

За его последними словами, полными разочарования, следует молчание. Новые часовые, только что начавшие исполнять обязанности, считают разумным познакомиться с тем, что происходит внизу. Все они лежат за парапетом из больших камней. Они видели, какая дальность стрельбы у «королевы Анны»; тяжелая пуля в любую минуту может просвистеть в расселине, и лучше не быть у нее на пути. Поэтому они лежат, но глаза у них выше камней, и они имеют возможность осторожно смотреть вниз. Но ничего не видят, даже равнину и озеро; не слышат звуков, которые могли бы издавать люди, но знают, что дикари расставили внизу часовых, и поэтому какое-то время просто прислушиваются.

Наконец, убедившись, что повода для тревоги нет, Висенте достает cajoncito (коробочку) с сигаретами и закуривает. Его товарищи поступают так же; молодой англичанин, давно освоившийся с обычаями страны, тоже курит, только гаванскую сигару.

Проходит несколько минут, и тут гамбусино, посмотрев на юго-запад, видит то, что заставляет его выплюнуть сигарету и посмотреть внимательней. Он смотрит на небо: узкая щель между тучами по краям стала желтовато-белой. Луна должна быть близко к ней — она действительно близко, а вот она и в самой щели: вылетает из тьмы, как стрела.

Ночная тьма мгновенно сменяется дневным светом; каждый предмет на ллано, даже самый маленький, становится виден на мили вплоть до горизонта. Но их взгляды, особенно взгляд Педро Висенте, так далеко не устремляются: гамбусино сразу видит внизу то, что привлекает его взгляд. Это не линия часовых, хотя их он тоже видит, но две человеческие фигуры внутри этой линии и ближе, у самого начала ведущей вверх тропы. У одного из этих людей он видит знак, в котором ошибиться невозможно, — череп на груди, который при свете луны кажется вырезанным на бронзе.

— Carraia! Эль Каскабель! — возбужденно восклицает он; не произнеся больше ни слова и не потратив ни одной лишней секунды, поднимает ружье к плечу, прижимается щекой к ложу и направляет ствол вниз.

Блеск — грохот — и пуля летит. Снизу полный боли крик, еще один крик, гневный; они свидетельствуют, что стрелок попал в цель.

Стрелявший понимает это: он не только слышит, но и видит. Все видят: человек внизу пошатнулся, он готов упасть, но другой протягивает руки — отчасти удивленно, но и для того, чтобы подхватить падающего.

Только мгновение видна эта сцена. Так же неожиданно, как показалась, луна исчезает за непрозрачными тучами, и все, как и раньше, погружается в темноту.

Глава XIV «Фанданго смерти»

— Думаешь, ты его убил?

Вопрос задает дон Эстеван; выстрел гамбусино разбудил его, и он торопливо пришел к караульным.

— Абсолютно уверен, твоя милость, — следует спокойный и уверенный ответ.

— Мы видели, как он пошатнулся, должен был упасть, — уверенно говорит другой караульный.

— Если бы пуля прошла между ребрами, человек может останется жить, — продолжает Висенте, — но это маловероятно. Я не ошибся, попал точно в центр рисунка; я слишком хорошо его помню. К своему несчастью, его он сделал очень отчетливым.

— Раз ты это видел, это должен быть Эль Каскабель.

— Это он, иначе я бы не стал сразу стрелять. Не был так уверен в своем ружье. Все-таки расстояние слишком большое.

— Пуля могла попасть, но не убить его, только оглушить.

— Если твоя милость согласен на пари, ставлю на то, что Гремучая Змея откинул ноги или, если говорить о его имени, сделал последний извив.

Слушатели готовы были рассмеяться его необычным словам, но им помешала его последовавшая сразу речь.

— Никакого пари, твоя милость, слишком поздно! Честь не позволяет мне биться об заклад, когда нет никаких сомнений. Слышите?

Дон Эстеван и все остальные слышали звуки снизу — печальные голоса, говорящие о чьей-то смерти. Со стороны лагеря доносится низкий вой, словно койоты принимают участи в скорбном плаче. Но с перерывами слышны и другие голоса: восклицания, полные гнева, воинский клич апачей, призывающий к мести, кровь за кровь.

Целый час продолжается этот адский шум, и его усиливает эхо от стен горы. Затем неожиданно следует тишина, загадочная и зловещая. Неужели дикари, чтобы удовлетворить свой гнев, решили подниматься любой ценой? Темнота, такая же густая, как раньше, им на руку и может их соблазнить.