Пропавшая кузина (СИ)

Профессор явственным образом опешил. Несколько мгновений он растерянно смотрел на меня, потом его взгляд снова стал осмысленным. Так, и что сейчас будет? Честно говоря, больше всего я боялся, что Левенгаупт выгонит меня прочь и перестанет со мной заниматься индивидуально, но все уже сказано, отступать некуда.

— Что же, Левской, ваша откровенность, как и то, что с нею вы обратились прямо ко мне, делает вам честь, — кивнул Левенгаупт. — И я готов помочь вам разобраться в произошедшем затруднении. Скажите, когда имел место этот, как вы выразились, «тот момент»?

— Двадцатого мая, господин профессор.

— Двадцатого мая? — переспросил он. — Двадцатого мая, двадцатого мая… — бормоча это себе под нос, профессор Левенгаупт принялся листать назад настольный календарь. — Ошибаетесь, Левской, двадцатого мая единственным я уже не был.

Настала моя очередь опешить. Однако, сейчас, похоже, последуют и разъяснения…

— Одиннадцатого апреля, — Левенгаупт даже развернул календарь в мою сторону, — ко мне обратился университетский секретарь доктор Ханзен. Он как раз интересовался моими персональными занятиями с вами, затрудняясь с вопросом, по какой статье их учитывать и оплачивать — сам я, знаете ли, никогда этими канцелярскими подробностями особенно не увлекался. И да, он очень подробно спрашивал о том, что на этих занятиях происходит и действительно ли студент Левской подает столь большие надежды, что проводить с ним такие занятия необходимо.

В листе календаря за одиннадцатое апреля и правда была запись: «Д-р Ханзен, 11 часов, формальности по Левскому».

— Я, знаете ли, имею привычку расписывать свои дела вперед, — пояснил Левенгаупт. — И когда утром одиннадцатого апреля Ханзен обратился ко мне, я назначил ему встречу в моем кабинете на тот же день двумя часами позже. К сожалению, обратиться к самому доктору Ханзену нет возможности, во время недавних событий он был арестован.

Врать не стану — мысль о том, что запись сделана, как говорится, задним числом, в моей голове промелькнула, но обратившись к предвидению, я признал, что профессор говорит правду. И раз этого Ханзена арестовали во время недавних, как скромно выразился Левенгаупт, событий, значит он имел вполне реальное отношение к имперской партии и был напрямую связан не с самим Орманди, конечно (вот еще, будет университетский секретарь общаться со студентом!), а с теми, кто венгру платил и отдавал приказы. У меня как будто гора с плеч упала. Настроение мое, похоже, передалось и профессору, потому что он дружелюбно улыбнулся и сказал:

— Что же, Левской, смотрю, вы тоже рады, что данный инцидент исчерпан.

— Да, господин профессор, я очень рад, — я даже встал и поклонился. А что, без горы на плечах не так это и тяжело.

— Кстати, Левской, — профессор адресовал мне еще одну улыбку, — раз уж у нас состоялась столь доверительная беседа, не удовлетворите ли мое любопытство в вопросе личного свойства: что означает ваша фамилия?

— Она происходит от слова «лев», — «лев» я сказал по-русски и тут же повторил по-немецки: Der L"owe. — Как и ваша, господин профессор, — и я тоже вполне по-дружески ему улыбнулся.

— Почему-то я так и думал, — Левенгаупт деликатно хохотнул, затем встал и подал мне руку. — До свидания, Левской. Расписание наших с вами занятий я сообщу вам с началом семестра.

— До свидания, господин профессор!