Пропавшая невеста

Энн не знала, что заставило ее вернуться к мрачному кругу пепла на поляне, но, снова оказавшись рядом с ним, она заметила у самой кромки опаленной травы маленький предмет, одиноко черневший на фоне зеленой летней травы. Энн наклонилась и подняла его, не успев даже спросить себя, что он здесь делает, такой чуждый всему вокруг. Но, едва коснувшись его пальцами, Энн поняла, что это, и почувствовала, как ее сердце наполнилось тоской и ужасом.

– Зуб. – Энн едва нашла в себе силы, чтобы произнести это слово вслух, но сестры продолжали ссориться, не слыша ее. Пришлось повысить голос.

– Зуб, я нашла зуб, – сказала она, завладевая наконец их вниманием.

Предмет был черным от огня, и все-таки было ясно, что это именно зуб. Сестры подошли ближе и с мрачными лицами склонились над протянутой ладонью Энн.

– Я думаю, все согласятся с тем, что мы и без эксперта можем определить этот зуб как человеческий, – сказала Эмили. – И, следовательно, другие найденные нами останки тоже принадлежат человеку.

– О боже, – Шарлотта прикрыла рот ладонью, – но это… это отвратительно. Бедная, бедная молодая женщина. Что нам делать?

– Садиться и подводить итоги, – спокойно ответила Энн, ничем не выдав той бури, которая бушевала у нее в душе. – Надо еще раз взвесить все найденные нами доказательства, составить план и наметить, какие шаги мы можем предпринять в ближайшее время, дорогая Шарлотта. Нам нельзя ошибиться, ведь тогда мы не поможем Элизабет и Мэтти, а от кого им ждать помощи, если не от нас?

Глава 8. Эмили

Выпив чаю в кабинете папа́, сестры извинились и вышли, как делали всегда. Они не рассказали ему о том, что подозревают Роберта Честера в убийстве и ведут по этому поводу расследование, хотя скрывать это от него также не входило в их намерения.

В их доме так повелось, что пока папа́ читал, работал над проповедью или писал письма, предлагая свою скромную помощь больным и несчастным – а таких в Хоэрте всегда было немало, – его дочери удалялись в уютную, хотя и тускловато освещенную столовую и там тоже садились за письмо: проверяли идеи, составляли комбинации слов, испытывая их на выразительность, но ни одна из них еще не достигла результата, который удовлетворил бы ее полностью.

Энн часто рисовала или работала над стихами, которые начала писать еще в Торп Грин, Шарлотта то бралась за перо и лихорадочно что-то записывала, то снова отбрасывала его и подолгу сидела, с несчастным видом глядя в окно, – наверняка тосковала по этому болвану, месье Эгеру из Брюсселя. Что она в нем находила – и, видимо, находит сейчас, – Эмили никогда не могла понять. Учитель был тщедушным мужчинкой, напрочь лишенным смелости и задора, зато исполненным такого тщеславия и самодовольства, что трудно было понять, как они умещаются в скромную дистанцию, которая отделяла его скошенную макушку от каблуков ботинок. Но в этом была вся Шарлотта, ее дорогая сестра; ей непременно нужно было любить самой и нужно было, чтобы в нее влюблялись другие, она не мыслила себе жизни без этого. Эмили протянула руку, почесала пса за ухом, улыбнулась, чувствуя, как он тычется головой ей в ладонь, и порадовалась, что никогда в жизни не была влюблена и даже не мечтала влюбиться. Жить в этом доме, на этой земле, в окружении животных и созданий ее собственной фантазии – вот все, что ей было нужно для счастья. В этом крылось их коренное различие с Шарлоттой. Пока они учились в Брюсселе, Эгер пару раз улыбнулся Шарлотте, назвал ее умной, и этого было достаточно, чтобы она влюбилась в него по уши. Влюбившись, Шарлотта потеряла себя, и, как считала Эмили, была еще очень далека от того, чтобы вернуться к себе снова.

Шарлотта видела себя лишь через одобрение других; Эмили всегда была самодостаточна.

Однако в тот вечер, хотя последние лучи летнего солнышка еще румянили серебристый небосклон, наполняя комнату мягким золотисто-розовым сиянием, никто из них не писал и не смотрел задумчиво в окно, только Энн рисовала. Все вместе они размышляли над тем, в каком направлении им двигаться дальше и на что решиться.

– Раз уж нельзя положиться на служителей закона в Китли, то, может быть, обратиться в Брадфорд? – предложила Шарлотта, затачивая карандаш фруктовым ножом с ручкой из слоновой кости. – А если не в Брадфорд, то в Лидс. Элизабет Честер оттуда родом, ее семья весьма влиятельна в тех местах – вряд ли родители допустят, чтобы их дочь пропала без вести и по этому поводу не было произведено никакого следствия.

– Однако уже два дня, как ее нет, – сказала Энн. – А они до сих пор не приехали, и Честер запретил отпускать к ним детей. Местные новости распространяются быстро, однако до Лидса день пути, и если Честер ничего им не сообщил, то они, возможно, еще не знают, что она пропала.

– Было бы крайне подозрительно, если бы он не известил родителей о том, что случилось с их дочерью, – задумчиво сказала Эмили. – И Честер сам это понял бы.