Пропавшая сестра

Толстые деревянные балки поддерживают земляной потолок — единственный барьер между нами и толщей земли, готовой в любую минуту обрушиться, чтобы похоронить нас.

— Шейна? — шепчет Анжела. — Ты меня слышишь?

В ответ я могу лишь стонать, лежа на земле. Все тело пульсирует болью, которая особенно дает о себе знать в районе ушибленного локтя. Себ наложил шину, но локоть все равно распух, как бейсбольный мяч.

— М-м-м…

— Шейна, — снова раздается голос Анжелы. — Себ ушел в больницу за антисептиком. Мы одни. — Сестра говорит медленно, будто через силу.

Ее слова возвращают меня в реальность, и я снова ощущаю приступ паники, которая сдавливает грудь и выжимает слезы из глаз. Мы одни, и обе получили травмы: я видела, что Анжела хромает.

Перекатываюсь на бок и пытаюсь сесть. Руки и ноги стянуты пластиковыми наручниками, которые, кажется, вот-вот разрежут кожу.

— Давно? — спрашиваю я, растирая запястья пальцами.

— Минут пять назад, — говорит Анжела.

Я поднимаю голову и едва не кричу от страха. На стене напротив Анжелы висят два одинаковых скелета, как зеркальное отражение друг друга.

— Ты что, забыла, где мы? — спрашивает она.

Я качаю головой, вспоминая исследования Анжелы. Комната, заполненная берцовыми костями, комната, посвященная солдатам, и комната, полная костей близнецов. Комната близнецов.

— Нет. Просто запуталась.

Книги, химикаты в гигантских бутылях, строительный прожектор, электрические шнуры и аккуратные мотки кабелей — все это свалено в углу и отбрасывает на потолок причудливые тени. Одна из стен целиком сложена из костей, плотно пригнанных одна к другой. Над моей головой на стене из утрамбованной земли висит прибитый гвоздями прямоугольный кусок войлока. К этой импровизированной доске пришпилены газетные статьи, рукописные заметки и карты, на которых красной ручкой обведены какие-то объекты. Большой, высотой до колена генератор занимает угол рядом с холодильником, за стеклянной дверью которого видны десятки флаконов, пузырьков и колб, заполненных разными жидкостями.

Когда мы пришли сюда, я попыталась вырваться и выскочила обратно в коридор, но Себ быстро схватил меня и сказал, что достанет меня и из-под земли.

— Надо выбираться отсюда.

Анжела пытается развязаться. Она сидит в паре метров от меня, прислонившись спиной к сложенной из костей стене. Кости глухо постукивают в такт ее судорожным движениям.

— Он скоро вернется… Больница в соседнем округе.

Меня охватывает ужас. К шести миллионам неизвестных вот-вот добавится еще два.

— Шейна, — шипит Анжела. — Очнись!

В глазах мутится. Я знаю, что уже полтора дня здесь. Себ сказал, что ждет, когда в больнице будет пересменка, чтобы воспользоваться этим и вытащить оттуда какое-то нужное ему для опытов оборудование.

Всего через несколько часов мой самолет улетит домой без меня. Меня исключат из медицинской школы, с моими мечтами будет покончено. И с жизнью, возможно, тоже. Анжела и так уже считается мертвой. Так что все, что я сделала за эту неделю, было напрасно.

— Анжела, — мой голос звучит так, будто кирпич трут наждачной бумагой, хотя Себ несколько раз поил нас через соломинку. — Расскажи, что с тобой случилось?

Она тяжело вздыхает.

— Я пыталась предупредить тебя. Даже написала это предупреждение на нашем с тобой языке. Но ты же никогда меня не слушаешь.

Горечь, звучащая в ее голосе, будто отбрасывает нас на три года назад, к гибели родителей. Я до сих пор не могу прийти в себя от этой неожиданной встречи с Анжелой, произошедшей при столь безумных обстоятельствах, которые привели к смерти мадам Чан.

Чан. Мое сердце сжимается при мысли о ней. Нет никакого сомнения, что она мертва. Я сама слышала, с каким глухим стуком ее тело рухнуло на землю после удара Себа.

— Я получила твою записку, — говорю я. — Но она была такая короткая. А Себ… Мне ведь нужен был проводник… Он ловко меня одурачил. Я думала, что он твой парень… Прости.

Мои слова звучат отрывисто, но не потому, что я злюсь на Анжелу, а потому что чувствую себя полной дурой. Она же сказала мне не верь никому, а я повела себя как идиотка. И подвела нас. От осознания этой мысли у меня перед глазами все расплывается. А воспоминание о поцелуе с Себом в тот день в парке лишь добавляет отвращения к себе.

Анжела вся дрожит. Когда Себ связал нас и вывел на свет, меня потрясли ее ввалившиеся щеки. Ведь они всегда были пухлыми. Наша китайская бабушка называла их пухленочками, а шотландский дедушка любил ласково пощипать за них.

— Это я виновата, — шепчет Анжела. — Это я втянула нас в эту историю. Думала, что Себ охотится только за мной, и понятия не имела, что ему нужны обе. Я была опустошена после смерти родителей и очень злилась на тебя, да и сейчас злюсь. И с Себом сблизилась только из-за того, что мы с тобой не общались.

Я делаю паузу, позволяя ее словам проникнуть в сердце. Мы никогда еще не говорили о нашей семейной трагедии.