Пропавшая весной (Вдали весной)

Во всяком случае у Лесли Шерстон в особняке на полу лежат ковры ручной работы. Ни у кого даже и подозрения не возникает, что экстравагантная жена банкира попросту понуждает мистера Шерстона к обману. Хотя достаточно одного взгляда на Лесли, чтобы понять: к деньгам она равнодушна. Всегда одетая в поношенное шерстяное платье, с граблями в руках возится в своем саду или бродит где-нибудь в полях, за городом. И о внешнем виде детей она тоже не очень заботится. Джоанна вспомнила, как однажды Лесли Шерстон угощала ее чаем, подав на стол огромный батон, гигантский кус масла и чуть ли не ведро домашнего варенья. Нагрузив полный поднос фарфоровой посудой, она принесла все это в гостиную и со стуком брякнула на полированный, с инкрустацией, столик. Неопрятная, неаккуратная женщина, хотя и добросердечная, совершенно не умеющая держаться, сутулая, с тяжелой походкой и с лицом, как-то перекошенным набок. Но ее, надо сказать, кривоватая улыбка все-таки оставляет ощущение доброты. В общем, в городке ее любят, а это для человека самое главное.

Бедняжка миссис Шерстон! Похоже, ей жилось тоже грустно, хоть она и жена банкира.

Джоанна в задумчивости пересыпала рукой песок. Почему ей в голову пришли эти слова: «грустно живется»? Наверное, они остались после разговора с Бланш Хаггард. У нее тоже грустная жизнь, но эта грусть совершенно другого сорта! Воспоминание о Бланш вернуло ее мысли к Барбаре и к обстоятельствам, сопровождавшим болезнь Барбары. В этих обстоятельствах Джоанна чувствовала нечто неприятное, что вело мысли в нежелательном направлении и вызывало почти болезненные ощущения.

Она снова посмотрела на часы. Как бы то ни было, а мысли о коврах ручной работы и о несчастной миссис Шерстон заняли около получаса. О чем ей подумать теперь? Лучше о чем-нибудь приятном, безо всяких болезненных воспоминаний.

В этом отношении самым безболезненным объектом воспоминаний, вне всякого сомнения, оставался Родни. Джоанна с удовольствием обратилась к мыслям о муже, представив себе, как он выглядел в последний раз, провожая ее на платформе вокзала Виктория. Он попрощался с нею, и поезд тронулся.

«Дорогой мой Родни!» — с нежностью подумала Джоанна. Он стоял тогда на платформе, подняв голову к окну, из которого выглядывала она, и солнце освещало его лицо, явственно выделяя сеточки мелких морщин в уголках его глаз — его усталых глаз. Да, вот именно, усталых глаз, глаз, наполненных неизбывной тоской. Нет, тут же подумала Джоанна, это просто потому, что сам Родни в ту минуту был грустный: ведь он прощался с любимой женой! Между прочим, у многих животных печальные глаза, у коров, например. Кстати, когда он надевает очки, то грустное выражение почти пропадает. Это надо ему сказать при случае, чтобы он обязательно надевал очки, когда принимает посетителей. Не хватало еще, чтобы клиент судил о положении своих дел по грустной мине на лице у адвоката! Как бы то ни было, а Родни выглядит очень усталым даже в очках. Зачем он сутулится? Неужели нельзя ходить, широко расправив плечи и подняв голову? Впрочем, это не удивительно: ведь он так много работает. У него практически не бывает выходных! Нет, так дальше нельзя! Надо все переменить. «Я обязательно все переменю, лишь только приеду домой!» — решила Джоанна. У Родни должен быть отдых не только в конце, но и посредине недели. Среда, например. Прекрасный день для отдыха! А клиенты… Ну что ж, пусть немного поворчат. Потом и они привыкнут к такому распорядку. Зато Родни очень квалифицированно ведет их дела. Жаль, что это не пришло ей в голову раньше.

Да, Родни в ярком солнечном свете выглядел гораздо старше своих лет. Она смотрела на него сверху, из окна купе, а он — на нее, и ничего другого им не пришло в голову, как только обменяться идиотскими фразами самого банального прощания.

— Я думаю, что тебе не стоит останавливаться в Кале, — сказал Родни.

— Нет, я постараюсь сразу попасть на Симплонский экспресс, — ответила Джоанна.

— Да, я помню, вагон «Бриндизи», — кивнул он. — Думаю, Средиземное море никуда не девалось, — усмехнулся он.

— Мне хотелось бы остановиться на день или на два в Каире.

— Почему не больше? — с интересом посмотрел на нее Родни.

— Дорогой, я должна спешить к нашей дочери, к Барбаре! Ты что, забыл?

— Да-да, я совсем забыл, — улыбнулся он.

До них донесся паровозный свисток. Родни посмотрел ей в лицо и снова улыбнулся. «Что это он улыбается?» — подумала Джоанна.

— Береги себя, моя дорогая! — сказал Родни.

— Прощай! Не скучай обо мне.

Поезд дернулся и медленно поплыл вдоль перрона. Джоанна убрала голову из окна. Родни махнул рукой, повернулся и пошел прочь. Что-то заставило ее снова выглянуть в окно. Родни уходил по платформе.

Она почувствовала неожиданную дрожь, глядя на эту хорошо знакомую спину. Ей показалось, что он неожиданно помолодел, голова с достоинством откинулась назад, плечи расправились. В груди у нее что-то неприятно кольнуло.

Она смотрела ему вслед и не могла отделаться от впечатления, что от нее, решительно шагая, уходит молодой беззаботный человек.