Пропавшая весной (Вдали весной)

Эверил глубоко вздохнула. Барбара тоже истерически зарыдала в своем углу.

— Наш папа умрет, я знаю! — сквозь слезы воскликнула она. — Я знаю, он умрет, и тогда мы останемся одни в целом свете. Я не могу этого вынести! Ох, я не могу этого вынести.

Эверил снова вздохнула, с отвращением глядя на свою рыдающую сестру и с сочувствием на свою рыдающую мать.

— Ну что ж, — деловито произнесла, она, — мне ничего не остается, как…

Тут Эверил встала и с ленивой медлительностью вышла из комнаты. Это было в ее духе.

Какая тяжелая и болезненная сцена, подумала Джоанна. Она не помнила до того дня, чтобы с нею так разговаривали.

Впрочем, такое поведение детей легко объяснить, Причиной всему было неожиданное потрясение, вызванное болезнью их отца, и особенно таинственными словами "нервное расстройство". Дети всегда воспринимают все гораздо болезненнее, если подозревают, что неприятности произошли по вине конкретного человека. Они превратили собственную мать, так сказать, в "козла отпущения" лишь потому, что она просто оказалась под рукой. На другой день и Тони и Барбара, конечно же, извинились. А что касается Эверил, то ей кажется, и в голову не пришло, что она должна извиниться. Возможно, со своей точки зрения она была права. Бедное дитя совсем не виновато, что родилось на свет лишенным сердца.

Да, те дни когда не было Родни, оказались и трудными, и несчастливыми одновременно. Дети все время были не в духе и дерзили по любому поводу. Пользуясь всякой возможностью, они старались выйти из-под влияния матери и даже физически отдалиться от нее, так что Джоанна чувствовала себя совершенно одинокой и покинутой. В этом проявилось, как считала она, действие на детей ее собственной душевной потерянности, ее грусти и постоянной занятости делами. Дети, конечно же, любили ее, потому что она все-таки была их мать. Просто у них наступил трудный возраст: Барбара еще посещала школу, а Эверил, неуклюжая и вечно подозрительная, уже достигала совершеннолетия — недавно ей исполнилось восемнадцать. А что касается Тони, то он почти все свое время проводил на соседней ферме. Очень досадно, конечно, что он так глубоко вбил себе в голову эту дурацкую идею о фермерстве. Родни проявил глупость и даже слабость в отношении их единственного сына, поощряя в мальчике мысли о фермерстве.

"Ох, Родни, дорогой мой! — думала, Джоанна. — Мне так тяжело от того, что приходится делать такие неприятные вещи, как уверять мальчишку в его собственной недальновидности. Это такое неблагодарное занятие, поверь мне! И Барбара тоже… Если рядом живут такие прекрасные и воспитанные девушки, как дочери миссис Харли, то почему Барбара выбирает себе друзей среди полунищей, необразованной, невоспитанной молодежи? Я этого не понимаю! Я хочу объявить ей, что она может приводить к нам в гости кого-нибудь из своих подозрительных знакомых лишь только после моего одобрения. Но меня останавливает одно: мое здравое предложение будет встречено потоком слез и истерикой. Эверил, разумеется, нисколько мне не помогает. Я терпеть не могу эту ее обычную едкую усмешечку, с которой она отвечает на мои вопросы. Ох, как это, наверное, гадко выглядит для посторонних людей!"

Да, считала Джоанна, воспитание детей — самое неблагодарное и чрезвычайно трудное дело.

Со стороны очень трудно судить, чего это стоит родителям. Надо постоянно сохранять определенный такт и на все выходки детей смотреть с добродушным юмором. Надо точно знать, когда следует проявить твердость, а когда позволить им сделать по-своему. "На самом деле никто не знает, — думала Джоанна, — что мне пришлось вынести в те дни, пока Родни не было дома".

Джоанна поморщилась, вспомнив ироничное замечание доктора Мак-Куина о том, что всегда в разговоре рано или поздно кто-нибудь произносит: "Если бы вы знали, что мне тогда пришлось вынести!" В ответ на эти слова, сказал доктор Мак-Куин, принято сочувственно улыбаться и говорить: "Совершенно верно!"

"Ну что ж, — подумала Джоанна, наклонясь и с трудом распутывая шнурки своих туфель, в которые насыпался песок, — значит и в мой адрес скажут то же самое. А между прочим, никто и не подозревает, через что мне пришлось пройти в те дни. Даже Родни ничего не известно об этом".

Когда Родни вернулся из санатория домой, все сразу пошло своим чередом, дети снова стали послушными, снова следили за собой и не перечили Джоанне. Мир был восстановлен. Все это, думала Джоанна, явилось следствием обычной тревоги. Да, тревоги за здоровье дорогого всей семье человека. Волнение о здоровье Родни вывело из равновесия и ее саму. Это же волнение сделало детей нервными и непослушными. Да, это были для нее очень трудные дни, но совершенно непонятно, почему именно они сейчас вспомнились ей? Разве о том периоде она собиралась думать сегодня? Сегодня ей хотелось вспомнить о чем-нибудь хорошем, а не о неприятностях, которых в ее жизни было предостаточно.