Пропавшее войско

Всю армию охватила паника: воины преодолели жестокие испытания, испытали нечеловеческие страдания. Потеряли стольких товарищей, пробираясь по землям, становившимся все более непроходимыми и пустынными. Надеялись, что движутся по верному пути, в конце которого их ждет избавление от мук, спасение, объятия моря. А теперь все растаяло в одно мгновение — именно тогда, когда полагалось праздновать победу.

Нет подошел к Ксену с насмешливой улыбкой и ехидно бросил:

— Река исчезла. Что будем теперь делать?

Летописец не ответил, продолжая молча смотреть на девственно-белую равнину.

— Так что? — повторил Нет.

— Пока ничего. Река не исчезла. Эту долину ветер продувает с севера, здесь очень холодно. Река замерзла, и ее покрыл снег. Днем мы сможем обнаружить Фазис.

— Ах вот как? А потом? Будем ждать весны и оттепели? Это, конечно, шанс, но когда твоя река растает, нас уже не будет: здесь не видно ни деревень, ни какого-либо укрытия, ни места, где мы могли бы пополнить запасы продовольствия.

Софос положил конец их спору:

— Мы разобьем лагерь здесь, а завтра, когда взойдет солнце, примем решение. Дикари, напавшие на нас, не с неба свалились: вероятно, где-то поблизости находятся их деревни. А пока что поищите дрова и разожгите костры: небо ясное, этой ночью будет очень холодно.

И вот воины, только что бившиеся с неприятелем и победившие, усталые и голодные, положили на землю копья и щиты, взяли в руки топоры и начали собирать дрова.

Ксен, тоже сражавшийся на протяжении нескольких часов и получивший несколько поверхностных ран, попросил меня его перевязать, после чего присоединился к дровосекам. Наш слуга расчистил достаточно большую площадку и поставил палатку, присыпав основание снегом. Я разложила шкуры, одеяла и плащи и зажгла лампу. По возвращении Ксен обнаружит здесь некое подобие дома, уюта и тепла. Несмотря на усталость, лагерь постепенно разрастался — палатка за палаткой, а некоторые мастерили шалаши из шкур, привязывая их к трем скрепленным наверху копьям.

Появились первые вязанки дров, заполыхали костры — символ жизни, продолжавшей гореть и не желавшей сдаваться. Я взяла глиняный сосуд с тлеющими углями и понесла его в палатку, чтобы немного обогреть ее; пока искала ячмень, который собиралась обжарить, чтобы потом растолочь в ступке на ужин, взгляд мой упал на ящик со свитком. Я бы что угодно отдала за возможность узнать, что же написал Ксен за те полтора месяца, что мы идем по течению реки… Мелисса! Может, она понимает греческие буквы и сможет сложить их в слова?

Я вышла на улицу, обошла весь лагерь и обнаружила красотку в той его части, где разместились аркадийцы.

— Ты мне нужна.

— Что ты хочешь?

— Пошли, объясню по дороге.

Уже у самой палатки я спросила:

— Ты понимаешь буквы?

— Ты хочешь знать, умею ли я читать? Да, конечно: женщина моего положения должна уметь читать, писать, петь и танцевать.

— Давай заходи. Прочти, что тут написано. — Я достала из ящика свиток и развернула.

— Ты с ума сошла? Если Ксен вернется, не сносить нам обеим головы.

— Сейчас он рубит дрова, а потом пойдет обсуждать с Софосом планы на завтра. Это происходит каждый вечер. Не беспокойся: я встану у входа и буду слушать, а ты читай вслух. Если он появится — предупрежу, и ты успеешь убрать свиток на место. Если спросит, почему ты здесь, скажу, что пригласила тебя погреться у жаровни.

Мелисса нехотя развернула свиток и прочла все то, что Ксен написал с тех пор, как мы дошли до берега этой проклятой реки.

Почти ничего!

Несколько фраз, расстояния, остановки — и то не все. Там не упоминались утомительные переходы, павшие, раненые, множество товарищей, которых мы потеряли, — длинная вереница трупов вдоль дороги в никуда! Ни слова об огромной горе пирамидальной формы и даже о решении следовать по течению реки. Ни единого знака, ни единой фразы.

— Ты уверена, что там больше ничего нет? — спросила я недоверчиво.

— Ничего, можешь не сомневаться.

— Не обманывай меня, прошу тебя.

— Зачем мне это? Клянусь, ты слышала все, что здесь написано.

Я сложила свиток и закрыла ящик.

— Пошли, — сказала я. — Провожу тебя.

Мы отправились обратно к аркадийцам.

— Почему ты так расстроена? — поинтересовалась она.

— Ну как же? Там нет ни единого слова о решении двигаться по течению реки и о его чудовищных последствиях.

— Ксен хотел зафиксировать лишь главное: в подобных условиях ему, разумеется, некогда вести летопись. Он сделает это позже, когда вернемся домой и у него появится время, чтобы вспомнить и записать случившиеся события.

— Хочешь сказать, что тебе это кажется нормальным?

— Не вижу ничего странного.

— А я вижу. Могу тебе вот что сказать: я была свидетельницей тому, как и в более тяжелых условиях он до самого утра делал заметки. А сейчас не пишет, потому что нe хочет.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Послушай, мне придется снова попросить тебя о помощи.

— Как? Тебе недостаточно того, что мы натворили сегодня вечером?

— Нет. У меня есть одно ужасное подозрение, и никак не удается от него отделаться. Я непременно должна понять, что происходит, и есть лишь один способ.

— Какой же?